несколько секунд смотрела на помятый пергамент в своих руках. Строчки прыгали перед глазами и расплывались, точно на снимке, потерявшем фокус. Не сразу я сообразила, что руки ходят ходуном, а на глаза навернулись слезы.
Она всё поняла. Она знает, что я не та Всемила, которую они потеряли. Но она любит. Господи, она все равно любит меня! И даже готова смириться с тем, что я могу причинить зло ее сыну. Я всхлипнула, зажав рот ладонью и стараясь изо всех сил сдержать рыдания. Миролюб шагнул вперед и, резко притянув меня к себе, крепко обнял. И я все-таки разревелась.
Так много всего было в этом письме, столько разных эмоций разрывало мне душу: горечь, вина, стыд, страх… И я просто не могла больше держать все это в себе. Не знаю, сколько я так простояла, заливая слезами плащ Миролюба и чувствуя твердость кольчуги под щекой. Он ничего не говорил. Просто гладил меня по волосам и чуть покачивал, словно баюкал ребенка. Наконец мне удалось взять себя в руки. Сперва я не почувствовала, что слезы принесли облегчение, однако, утершись рукавом рубахи и вдохнув полной грудью сырой воздух, вдруг поняла, что горечь и боль пусть и не ушли, но стали гораздо меньше, притаившись где-то в уголке души. Я понимала, что они все равно дадут о себе знать рано или поздно, но пока была рада хотя бы временному облегчению.
Еще раз перечитав письмо, я постаралась взглянуть на него глазами человека, ничего не знавшего о моих странностях. Миролюба, например, который наверняка его прочел. Из письма следовало, что мы с Добронегой поссорились и ей очень жаль. Она просит прощения. Я надеялась на то, что письмо, пронизанное тоской и сумбурными извинениями, выглядит для мужчины-воина просто бабскими глупостями. Судя по тому, что Миролюб неловко похлопал меня по плечу и пробормотал: «Наладится все, вот увидишь», именно так оно и выглядело. Отлично. Мне бы не хотелось лишних вопросов.
– На словах она просила что-то передать?
– Доброй дороги пожелала да тебя беречь просила. И… глупостей не делать.
Я кивнула, понимая, что с последним замечанием Добронега опоздала. Я уже наделала этих самых глупостей выше крыши, и Миролюб здесь был совершенно ни при чем.
Мы направились к увеличившемуся отряду. Альгидрас напряженно смотрел то на меня, то на Миролюба, явно гадая, что за новости так меня расстроили. Алвар же выглядел нейтрально-вежливым. Миролюб отвел меня к повозке и помог в нее забраться.
Места здесь было намного меньше, чем в повозке Радима. Впрочем, я чувствовала себя настолько маленькой и ничтожной, что мне и этого показалось много.
– Поешь, – княжич сунул мне в руки еще теплый сверток.
Я кивнула, не поднимая головы. Тогда он взял меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Мне пришлось задрать голову, потому что стоявший на земле Миролюб оказался гораздо выше меня, сидевшей в повозке.
– Поешь. Я проверю!
– Я…
– Все наладится. Все можно изменить, пока ты не отправился к богам. Потому просто поешь и отдыхай. Путь будет долгий.
Я окинула Миролюба взглядом и только тут сообразила, что на нем темно-серый плащ вместо привычного синего. И ни на одном из его воинов не было княжеских цветов. Мы бежим из столицы? Тайно?
– Вы все в броне, – проговорила я. – И не в синих плащах. Случилось что-то?
Миролюб открыл было рот, но потом передумал и коротко улыбнулся:
– Поешь. И отдыхай. Ни о чем не заботься.
– Что ты сказал Добронеге?
– Правду. Кто-то пытался тебя убить.
– То есть змея была?
Он пожал плечами:
– Может, и была.
– Но если ты не видел змеи, откуда ты знаешь, что меня пытались убить? Неужто только с моих слов?
– Хванец ловко придумал – оставить вместо вас в трактире нашего гостя с его другом.
– К ним кто-то приходил? – догадалась я.
Миролюб кивнул и добавил:
– С тобой ничего не случится. Нас вон сколько. И каждый тебя защищает.
Он снова улыбнулся, а я опять подумала, как в нашу первую встречу, что у него красивая улыбка, но улыбаться ему явно намного непривычней, чем убивать врагов. А значит, я вправду в безопасности.
Миролюб щелкнул меня по носу, совсем как ребенка. От неожиданности я вздрогнула, он же снова улыбнулся и задернул полог повозки, оставив небольшую щель. Приникнув к ней, я увидела, как княжич ловко вскочил на коня и знаком отдал приказ своим людям. Конь под ним заржал, и его ржание подхватили сразу несколько лошадей поодаль. Оказалось, что люди Алвара вывели на дорогу своих коней, до этого укрытых за деревьями.
Я задернула полог и заглянула в переданный Миролюбом сверток. В нем в чистую тряпицу были завернуты еще теплые лепешки, которыми, как крышкой, был укрыт небольшой горшочек меда. На глаза снова навернулись слезы. Такие лепешки пекла Добронега. До боли закусив губу, я мысленно попросила прощения у матери Радима. Да, я не была виновата в том, что появилась здесь, но обман был целиком на моей совести.
Из горестных размышлений меня выдернул вопрос Альгидраса: «Со Златой все хорошо?» – и ответ Миролюба: «Да. О ней и матери воеводы позаботятся».
Я усмехнулась. Хванец решил, что я получила плохие вести о Злате. Оттого и плакала. Что ж, ему явно невдомек, что плакать можно от обиды и предательства. Впрочем, я больше не буду думать об этом. Вычеркну эту ночь из памяти, так же как вычеркнула в свое время мысли о Павле Николаевиче. Мне не привыкать забывать то, что было слишком дорого. И какая-то Святыня мне не указ!
Снова начался бесконечный путь. Если вначале я еще смотрела на тянущийся вдоль дороги лес сквозь щель в приоткрытом пологе, то вскоре задернула ткань. Большей частью потому, что с этой стороны ехали два воина Алвара. Один чуть впереди повозки, второй позади. Видеть их я не видела, зато они изредка переговаривались о чем-то. Кварский язык, так похожий на хванский, каждый раз заставлял меня вздрагивать. Тем более голос одного из воинов был по тембру очень похож на голос Альгидраса. Я даже подумывала попросить Миролюба перестроить отряд, но потом решила, что это глупо. В самом деле, не до капризов тут.
Спустя какое-то время я свернулась клубочком и задремала под мерное покачивание повозки, поскрипывание упряжи, всхрапывание лошадей и негромкие голоса воинов. Отряд Миролюба состоял из двенадцати воинов. Отряд Алвара – из четырнадцати. Я находилась под надежной охраной и могла поспать – путь и вправду предстоял долгий.
Несколько раз в мою повозку заглядывал Миролюб, я что-то отвечала ему сквозь дремоту, и мы ехали дальше. Выспавшись, я перекусила, рассудив, что нужно заботиться о себе самой, попила из кожаной фляги прохладной воды и снова отдернула полог, с удивлением отметив, что дорога стала шире. Я не помнила, чтобы мы ехали по ней по пути в Каменицу. Внезапно в груди екнуло, и появилась нелепая мысль, что меня просто выкрали. Потом на ум пришли слова Миролюба, мол, я должна отдыхать и ни о чем не думать, и сразу стало спокойнее. Ему я верила. Он пока не дал ни одного повода усомниться в себе. Как раз наоборот, шел порой на такие жертвы, которых я и не смела ожидать. Вот как этот отъезд, например. Поэтому я решила довериться судьбе и перестать искать во всем подвох.
Мимо меня скользили деревья, слышалось ржание лошадей, негромкие голоса мужчин, и было в этом что-то сказочное.
Ближе к вечеру мы остановились у большого постоялого двора. Пока Миролюб помогал мне выйти из повозки, часть его отряда уже спешилась, и теперь воины вполголоса переговаривались во дворе.
– Где мы?
– Здесь мы переночуем. А завтра двинемся дальше, – пояснил Миролюб. – Устала?
Я помотала головой, потому что понимала, что они в седлах устали за день гораздо больше. На крыльце харчевни появился один из воинов. Он сбежал по ступеням, увернулся от потянувшегося к нему коня, ласково потрепав того по носу, и зашагал к нам. Я узнала в нем Горислава.
– Можно идти! – отрапортовал он Миролюбу и подмигнул мне.
– Я сейчас, – с этими словами
