хотя бы маленькое пламя. Что делать?
— Ты постой здесь, — сказал Мемед. — Я пойду поищу сухую веточку.
Вскоре он вернулся с грязной веткой в руках, вытащил свой большой кинжал и рассек ее. Но она тоже не загоралась от кава. Нужно пламя, хотя бы маленькое пламя. Вот были бы у них спички… Мемед взял с собой спички, но они размокли.
— Хатче, — спросил Мемед. — Нет ли у нас сухой тряпочки?
У Хатче от холода стучали зубы.
— Сейчас развяжу узел, посмотрю. Может быть, он не промок.
А дождь все лил как из ведра.
Хатче развязала узелок. Пошарила в нем и нашла платок, который был завернут в рубашку. Это был первый подарок Мемеда. Платок в красную крапинку. Такими платками в деревнях женщины повязывают голову.
— Вот что не намокло, — сказала она, показывая платок.
Мемед узнал его.
— Это? — сказал он. Ему было приятно увидеть свой подарок.
— Да, — сказала Хатче.
— Если даже мне придется умереть от холода, я его не сожгу, — с досадой проговорил Мемед.
— Может быть, от рубашки можно оторвать сухой лоскутик? — сказала Хатче.
— Давай посмотрим, — ответил Мемед.
Хатче подала ему узел.
Мемед стал рыться.
— О-о-о, — протянул он, — здесь найдется не один, а тысяча сухих лоскутков.
— Бери, — сказала Хатче, — сожги все, будем ходить голыми.
— Если дела пойдут так, то придется.
Он оторвал от рубашки сухой лоскут, завернул в него кав и, высекая искры из огнива, начал дуть. Мемед дул очень сильно. А когда устал, передал кав Хатче. В это время где-то совсем рядом ударила молния. Земля вздрогнула. Затрещали деревья. Хатче уронила кав. Мемед нагнулся, поднял его и снова начал сильно дуть. Наконец появилось маленькое пламя. Мемед обрадовался и быстро поднес к нему ветку. Ветка зашипела и начала разгораться. Мемед сложил несколько веток и поджег. Затем сунул их в кучу хвороста и начал раздувать огонь.
Дождь усиливался. Небо сплошь затянули черные тучи. Беспрестанно сверкали молнии, гремел гром. На мгновение яркие вспышки освещали все вокруг. Каждый раз Мемед вздрагивал.
Костер разгорался. Мемед все время подбрасывал сучья. Немного подсохнув, они вспыхивали. Над ними трепетали большие языки пламени. Мемед и Хатче сняли с себя верхнюю одежду и повесили ее на ветку, приблизив к огню. Хатче стеснялась и не хотела снимать с себя рубашку и шаровары.
— Снимай все, — сказал Мемед, — не будешь так дрожать.
— Пусть они высохнут на мне, — умоляюще взглянув на Мемеда, сказала Хатче.
— На тебе они не высохнут, — сердито ответил Мемед. — Пока они на тебе высохнут, ты совсем замерзнешь.
Хатче, увидев, что Мемед рассердился, начала снимать рубашку. Плечи у нее были округлые, смуглые. Она сняла рубашку и, бросив ее к огню, прикрыла груди руками. Плечи ее вздрагивали. Шея была длинная и нежная, как у лебедя. За ушами маленькие завитки волос. Черные, вьющиеся волосы ниспадали до пояса. Руки не могли прикрыть груди, и они виднелись между пальцами. На тех местах тела, где рос золотистый пушок, выступили мурашки. Когда она немного согрелась, мурашки исчезли, Кожа стала гладкой и слегка порозовела.
Мемед посмотрел на Хатче. Он почувствовал страстное желание.
— Хатче!
Хатче испугалась голоса, которым он произнес ее имя. Этот голос говорил все.
— Мемед… — прошептала она. — Сейчас в деревне суматоха. Нас разыскивают. А что если найдут?
Мемеда тоже охватил страх, но он не подал вида.
— Как они нас найдут в этом лесу? Скажешь тоже…
— Не знаю, — ответила Хатче. — Не знаю, но я боюсь. Они долго молчали. Дождь, казалось, немного утих.
Костер постепенно разгорался. Даже скала нагрелась. Надев высохшую рубашку, Хатче сняла шаровары. Мемед увидел ее стройные, полные ноги. Желание, которое давно охватило его, стало непреодолимым.
— Хатче! — повторил он опять тем же голосом.
— Я боюсь, Мемед, — ответила Хатче.
Мемед приблизился к ней, крепко, до боли сжал руку. Хатче попятилась. Мемед крепко обнял ее и поцеловал. Хатче вдруг ослабела. Мемед потянул ее к скале. Пухлые губы Хатче остались раскрытыми, она закрыла глаза. Ее охватил трепет.
— Не надо, я боюсь, Мемед!.. — тихо шептала она. Языки пламени тянулись к ним, лизали камень скалы…
Немного спустя они пришли в себя. Мемед взял Хатче за руку. Он хотел ее поднять. Хатче немного привстала. Затем снова легла на спину. Страх ее бесследно прошел. На душе было тяжело. Во всем теле чувствовалась усталость. Потом она сама встала. Ноги, спина и бедра были в пыли…
IX
Мать проснулась до рассвета. Посмотрела на постель Хатче. «Спит», — подумала она и занялась своими делами. Настало утро, а Хатче все не поднималась; мать встревожилась. Сдернув с постели одеяло, она остолбенела. Под одеялом были подушки. Значит, ночью Хатче убежала. Мать застыла с одеялом в руках. Только услыхав голос мужа, она пришла в себя и выпустила из рук одеяло.
В горах Тавра есть обычай: тот, у кого похитили дочь, лошадь, вола или петуха, выходит на крыльцо и начинает поносить всех и вся. Так он стоит часами и бранится. Крестьяне ему не отвечают, никто не обращает на него никакого внимания. Только когда пострадавший немного успокоится, начинается серьезный разговор.
— Удрала девчонка, — сказала старуха мужу. — Что теперь будем делать?
Муж свистнул, не скрывая радости.
— Премного благодарен аллаху, — отвечал он. — Премного благодарен! У меня не было никакого желания отдавать ее этому плешивому племяннику Абди-аги. Но я ничего не мог поделать. Премного благодарен…
— Молчи, — закричала на него жена. — Молчи, чтобы никто не слыхал. Абди-ага подумает, что это мы подстроили ее побег, и сдерет с нас шкуру.
Затем она по обычаю вышла из дома на крыльцо и начала бить себя в грудь. Ей совсем не хотелось этого делать. Она не могла никого ругать. Покачиваясь из стороны в сторону, она притворно заголосила:
— Ах, что у меня стряслось!.. Дочь моя! Дочь моя! Да пошлет аллах на твою голову несчастья! Продала мою честь за два гроша! Будь проклята, дочь моя! Чтоб лопнули твои глаза!
— Зайди в дом, — резко сказал муж. — Дочь поступила правильно. Она убежала с тем, кого полюбила. Будь что будет. И ничего не болтай! И не ори. Пойди к Абди- аге и расскажи ему. А дочь не проклинай. Иди в дом.
Жена послушалась. Она повязала голову черным платком и пошла к Абди-аге.
Увидев ее, Абди-ага воскликнул:
— О-о-о-о, где сестрица пропадаешь? Ты совсем забыла дом своего аги. Присаживайся.
Женщина села и сразу начала плакать.
— Что случилось, сестрица? — с беспокойством спросил Абди-ага. Но женщина не ответила и, опустив голову, продолжала плакать.
