на прочность, оценивать степень уважения к нему и его секретам. Только Магнолия без задней мысли посещала обитель отца, играла под столом, с любопытством рассматривала книги на полках и задавала множество вопросов. Отец позволял ей эту вольность, с улыбкой и просьбой выставлял за дверь, ловко уходил от необходимости прямого ответа. Алетта завидовала этой невинности, тоже хотела, чтобы родитель улыбался ей, позволял свободно посещать кабинет. Но он готовил ее к ответственности, а не играм. Девушка осознавала, что ее воспринимали всерьез, однако так хотелось стать маленькой любимой дочуркой.
Ключ без трудностей зашел в скважину и отворил замок — щелчок показался громким, и по привычки Алетта испугалась, что отец мог услышать. Но он не услышит, не придет. Уже никогда.
Закрыв за собой дверь, Алетта поставила свечу на стол, на котором царила педантичная аккуратность, и осмотрелась. Ничего не изменилось, все те же три на два метра, забитые запахом бумаги и пыли. И где-то здесь лежала подсказка, девушка знала — отец не раз намекал перед смертью, что его кабинет хранил много секретов, которые помогут ей в трудные времена.
Алетта испытывала волнительное любопытство, будто отправилась на поиски клада. Казалось, что сделать первый шаг окажется нелегко, но время играло против нее, так что она принялась рыться в грамотах, записях, документах. Сначала пролистывала каждую книжку в порядке очереди на полках, но потом отмела идею. Проверила косяки, оконную раму, даже скрипучие половицы, но не нашла тайников и спрятанных писем. Ничего, только статистика и журналы учета.
Уж что она и собрала, так это всю пыль на полках. Чем больше проходило времени, тем быстрее приходило раздражение вместе с усталостью. Картины, дно стола, даже подушка стула не прятала никаких секретов. Бессмыслица!
Упав в кресло, Алетта тяжко вздохнула и уронила руки на стол.
— Давай, думай. Куда отец мог спрятать подсказку?
От волнения она начала барабанить пальцами. Может, Авредий только пытался ввести ее в замешательство? Подозревать всех вокруг, чтобы ослабить и дезориентировать. В его духе, несомненно. Однако уверенность и удовольствие, с которыми он говорил, развеивали надежду.
Надежда — похоже, единственное, что у нее осталось, да и то девушка не воспринимала ее всерьез. На кого надеяться, в кого верить? До чертовой болезни и ритуала она помнила радость, даже удержала воспоминания, как мама рассказывала ей сказки из потрепанной книги. Магнолия не любила эти истории, зато младшая дочь Бимона не выпускала чудесные истории из головы, пересказывала порой и верила, что однажды за ней приедет принц… и подарит белого коня в яблоко. Большего Алетта и не хотела.
А теперь у нее ничего и не осталось, кроме этого коня. Рано или поздно, князь отберет у нее земли: если не вырвет силой, то навяжет брак, а куда деваться? Что ей вообще остается делать? Опять верить в чудеса?
— Только я любила эти сказки… и ты знал об этом.
Кабинет — кладезь знаний и секретов о политике и экономике, но никак не семейных тайн. Захватив свечу, с которой обильно стекал воск, Алетта отправилась в родительскую спальню, где стоял непривычный холод. Жаровню не грели, в огромной постели отец провел последние дни жизни, и видеть комнату пустой для девушки оказалось странно. Но она не удивилась, что книга сказок до сих пор стояла на полке рядом со сборником любимых стихов матери.
Сдув толстый слой пыли, Алетта отставила свечу и быстро пролистала книгу. Пожелтевшие от времени страницы распахнулись и обнажили небольшой конверт — явно новый, — склеенный печатью из сургуча.
Сердце девушки пропустило удар. Она подозревала, что может что-то обнаружить, но вот так сразу? Естественно, кто бы кроме нее полез за потрепанным томом со сказками?
Но улыбаться Алетта не рискнула, на ослабших ногах она дошла до кресла и опустилась в него, сжимая письмо в руках. Когда Эдель сообщил, что Бимон не оставил для нее послания, она не поверила, а потом и вовсе занималась другими делами. Но сейчас, в ночной тишине, под блеклым сиянием свечи, Алетта не решалась поскорее сломать печать и жадно вчитаться в строки. Ее начало трясти от страха и скорби, ведь в своих прощальных строках Бимон будет откровенен. Наконец скажет то, что таил в себе.
Бесшумно выдохнув, Алетта вскрыла конверт дрожащими пальцами и развернула его, узнав ровный подчерк отца. Так много слов, столько он не успел сказать. Она понимала, что услышит не совсем приятные вещи, поскольку никогда не знала, что творилось в голове барона. Что он на самом деле думал о том дне, когда открыл ворота в непогожий весенний день, обрушивший туман на Сорбец. Когда они впервые встретились…
Если ты это читаешь, то мои худшие кошмары не сбылись, и ты продолжаешь наслаждаться теплым солнцем, ходить по земле и радоваться жизни, насколько это возможно. Ведь кто еще, кроме тебя, Алетта, догадается искать мое последнее слова в чертовой книге сказок? Уж точно не ты, Асаризам.
Я действительно надеюсь, что ты не врал мне, не притворялся и уж тем более не украл воспоминания моей дочери, чтобы обманом заполучить новую жизнь…
Не знаю, что думать, я пишу эти строки, меня поглощает жар и мучает боль в теле, и, возможно, в другом состоянии я бы и не рискнул оставить после себя хоть какие-то мысли. Слишком велик риск, что это прочитает кто-то другой и узнает секрет, который я надеялся унести в могилу. Если это письмо читаешь ты, то, значит, дочь нашла его, а если кто другой… удачи тебе, ублюдок.
Я помню, как встретил тебя у ворот — беспомощное дитя с глазами мудреца, которое пообещало исцелить мою дочь и вернуть землям былую красоту в обмен на жизнь. Тогда я был слишком опечален, скован страхом и ужасом, я не мог потерять Алетту, после того как лишился жены и сына, только не ее. Она умирала, и умерла бы… умерла, я знаю — все знахарки и врачи твердил об этом в один голос, а ведьмы наши края стороной обходили. Ты спас ее, мою девочку, и предупредил о цене, о том, какой потом она будет. Какими будете вы оба.
Я был готов продать душу дьяволу ради нее, и, похоже, так и сделал. Некромантия, магия, бесовщина… Честно, я хотел убить тебя. Несколько раз думал, что ты обманул меня, просто нашел себе новый сосуд, и смотрел на мир пустыми глазами моей дочери. А потом и говорил пугающие вещи, какие бы Алетта никогда не сказала делать. Убивать утопцев, казнить
