медных сосудов, наполненных лепестками роз и эфирными маслами жасмина и арабского ладана, мирта, пальмы, комочков голубой глины и круглых морских камешков. В деревянном ящике запах моря хранили несколько сухих веточек розмарина, а на белом фарфоровом блюде – кусочек мыла с ароматом оливы из города Марселя. В узком помещнии горели три большие желтые свечи в тонких позолоченных подсвечниках.
Правую руку Беатриса опустила между ног. Большой палец с длинным, украшенным лиловой краской ногтем она прислонила к низу живота и потянула кожу на венерином холме чуть кверху, к кинжалу, позволив указательному пальцу легко и нежно касаться источника наслаждния каждый раз, когда средний палец, смоченный маслом белого сандала, погружался в розовую глубину миртового цвета. Это было действие, явно повторенное тысячу раз, – умение, усовершенствованное с терпением гитариста. Повседневность безмерного удовольствия, предоставляемого самой себе в лесу отчуждения.
Указательный палец левой руки Беатриса поднесла к губам.
Лизнула его.
Слышалось ее тихое, прерывистое, словно всхлипывающее дыхание.
Nox intempesta.
Время, когда прекращается всякое движение.
Это продолжалось несколько минут – филигранная игра пальцев и гибкого тела, мелодия без звука, путешествие по ту сторону времени, где не существует долгих минут или мгновений лет, где расстояние от великолепия восхищения до муки, от каждодневного безумия до фейерверка сенсации измеряется количеством вздохов, рожденных телесным удовольствием.
Грозные высоты дремлют в долинах.
* * *
Беатриса поднялась из кровати. Стилет она по-прежнему держала в руке. Беатриса была спокойна: она любила это время без движения.
Густая темнота и шелк тишины.
Беатриса прислушалась, не раздергивая занавесок.
– Nox impetesta, – громко произнесла она. Вернер Базилковский открыл ей римскую последовательность ступеней ночи. Теперь она вновь двигалась по одной из них и размышляла, что могла бы делать, когда прекращается всякое движение.
Она могла вновь думать о нем. О его синих глазах, красивых пухлых губах, груди, в волосках на которой узором засветилась седина, о его сокровенной части тела, что росла и пульсировала – при взгляде на это у Беатрисы отнималось дыхание.
Она могла вспоминать его бархатный голос и сны, в которых они были вместе.
Беатриса замышляла его приезд, воображая себе, что это игра – воображения и вызова.
– Всегда что-нибудь происходит. Что-то необычное: подрагивание фасолевого зернышка на металлическом блюде, словно когда внезапно сотрясается сухая земля или когда на экзерцициях выступает конница, сиплый голос умирания, что испускает чурбан в жадном пламени камина, волнение горячей воды в ванне, словно в нее вдруг бросили кусок белого кварца, крик птицы в саду, плач павлина, стрела грома среди ясного неба, утренние узоры на окнах – предвещает его появление, – говорила Беатриса.
Вернер имел обыкновение слать ей вести знаками огня и цветом речной воды, иногда танцем проворных теней – в полдень или в предвечерний час – или выписывая послание рисунком птичьей стаи и скрывая в ритме движения листьев. Беатриса читала партитуру грома церковных колоколов, симфонию разноцветных стеклянных бутылок на кухонной полке, менуэт опавшей листвы каштана. Столкновение стихий вселенной. Эти необычайные знаки слышала только она, замечая и с легкостью разгадывая, чтобы быть готовой к приезду Вернера. Больше никто. Никто и никогда. Все остальные – те, что порой делили с Беатрисой ее неохотно предложенное время, – бывали удивлены, когда перед виллой появлялся ее любовник Вернер Базилковский. Они молчали, опуская взгляд к земле, застигнутые его необычайным видом.
Природа втайне ищет путь, на котором можно отыскать Бога.
* * *
Беатриса Латинович не помнила родителей. Дни ее самого раннего детства походили на листы неисписанной бумаги. Порой на них попадалось лишь незначительное пятно чернил. Беатриса не могла вспомнить, описать словами и в точности объяснить людям, как, каким путем она оказалась в равнинной земле меж реками. Внезапно очутившись в этой непроходимой местности на краю света, почти непроходимой зимой из-за грязи, а летом от пыли, она не умела объяснить тамошним жителям, откуда она прибыла, из какой части света. Она не знала ни своего имени, ни происхождения.
Беатрис была словно внезапным вихрем стихийного бедствия перенесена из одного места в другое. Так, как перемещаются облака. На километры раасстояния. Через горы, равнины, большие реки и моря.
Неоспоримо, что Беатриса появилась в равнинной земле меж реками непосредственно после посещения царем Карлом VI Габсбургским этой части царства, которая была присоединена к нему по условиям Пожаревацкого мира с Тимишоарой, областью Срема, частью Боснии, Влашской земли до Олта, и оттого пошли слухи о ее царственном происхождении.
По совершенному крою платьев, украшениях на руках, большому кожаному чемодану и мешочку с золотыми слитками, висевшему на поясе Беатрисы, местные власть предержащие предположили, что она из состоятельной семьи и что не без причины направлена из Вены в равнинную землю меж реками. Другие полагали, что она находится под защитой Священного престола – папы и Римской курии. Третьи верили, что Беатриса исполняет дьявольскую миссию, четвертые – что она состоит в шпионской службе русского царя. Пятые связывали ее с сектой убийц – асассинов из крепости Аламут и даже утверждали, будто Беатриса, переодетая дервишем, убила Низама аль-Мука, правителя царства сельджуков, – их не смущало то, что с этого дерзкого покушения прошло уже несколько веков. Седьмые, восьмые, одиннадцатые, подчиняясь неподвластной разуму гонке воображения, представляли себе ее странные, невероятные роли и близкую связь со многими сильными мира сего – земли или неба, воды и пламени, воздуха и земли, – со всеми, кого боялись эти глупые, необразованные люди.
Их женщины так не думали, ибо чем белее перья, тем сильнее зависть. Они не могли вынести этой одержимости мужчин, а более всех черная зависть обуяла госпожу Милушу Рачко, жену учителя, которая говорила, что Беатриса обычная русская шлюха и детоубийца, за которой давно гонится полиция. Она доносила на Беатрису властям, подбивала своего мужа Яна начать открытое преследование и арестовать эту женщину, которая им всем закрутила мозг. Милуша больше не придавала значения манерам и осторожности, – увлекшись интригами, сплетнями, предположениями о вероятных злодеяниях Беатрисы Латинович, однажды вечером она слишком долго задержалась в доме Юлианы Доци. Невзирая на предупреждения Юлианы, Милуша двинулась на улицу в субботнюю ночь.
– Что мне могут Тодоровы кони? Ничего они не могут мне сделать, ничего, моя Юлишка, – упрямилась Милуша Рачко и незадолго до полуночи вышла в пустой, пыльный переулок.
Напрасно добрая, богобоязненная Юлиана Доци повесила на старую деревянную калитку торбу, наполненную кукурузой, чтобы на миг остановить и задобрить невидимых ночных всадников. Не помогли ни подношения, ни упорная молитва Юлианы: на следующий день посреди улицы Милушу нашли мертвой, растоптанную копытами бешеных
