М. Латинович
Ступени ночи
© М. Латинович, 2023
© С. А. Алемпиевич, перевод на русский язык, 2023
© Издательство «Фикс Фокус» (Белград), 2023
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023
* * *
Оставь другим писать об очевидных исторических событиях: сражениях и переговорах, борьбе за наследство, объединении или распаде власти, битвах между державами, стремлении заполучить территорию, которое связывает нас с животным началом, – ты, друг мечтаний, пиши историю страсти, без которой нельзя понять историю денег, порядка или власти.
* * *
– Посмотри в небо: у каждой звезды свое время.
– Все эти времена живут рядом друг с другом, на одном небе.
– Существует другое время.
– Научишься ли ты его измерять.
– Все эти времена живут рядом друг с другом, на одном небе.
– Здесь завершается история.
Карлос Фуэнтес
Викентий Маркович Гречанский, спускаясь с коня, который после долгого галопа, со взмыленным крупом, утомленно дыша, едва выдерживал его тяжесть, до половины сапога из телячьей кожи погрузился в толстый слой мелкой паннонской пыли. Ему показалось, будто он входит в мелководье незнакомого моря.
– Вот и приехал, с ангелами. Долгий путь проделал, по счастью, под их крылами, – громко проговорил Гречанский, но никто ему не ответил. Густой горячий воздух поглотил его слова.
Перед ним стояли вооруженные копьями стражники, безмолвные, прямые, точно терракотовые статуи.
Солнце двинулось к бездне востока.
День был еще темно-желтым и липким. Как сапожный клей.
Горьким. Зловонным.
Неприятным для путешествия, битвы и сновидения.
Тяжело дышала мелкая болотная мокрядь, которую время от времени тревожила стая синиц, что внезапно падала из недосягаемой высоты в воду, словно сраженная пулями аркебузы.
Болотистая равнина отравляла окрестности чумным дыханием.
– Вот и приехал, – повторил Гречанский, глядя в мучнистое бледное солнце. Он стоял перед каштилем Николаса Хаджмаса де Берекозо, властелина, во владении которого находилось неустроенное, когда-то военное поселение Надь-Кекенд и еще тридцать три деревни, разбросанные в песчаной пустоши и по краям скрытых прудов и болот по левому берегу реки Тисы. В суме из телячьей кожи у него было послание, скрепленное печатью короля Матьяша Корвина, в котором сообщалось, что семействам Хаджмаса и Сентгоролта дозволяется свои каштили укрепить башнями, стенами, насыпями и рвами, из-за постоянной опасности вторжения разбойников и малых турецких отрядов из Валахии. То был ответ на прошение двух властелинов, написанный полгода назад, а приезд Викентия Гречанского с этими вестями было единственной помощью короля перед скорым вторжением на равнинную землю меж реками османского войска под командой румелийского бега Соколи Мехмеда. В кожаных сумах, которые он теперь сбросил с хребта усталого вороного Киш-Фаркаша, помимо долгожданного царского одобрения, Викентий Маркович Гречанский вез и грамоту хирурга – chirurgo tonsores – второго класса, которою дозволялось, где бы он ни оказался, выдергивать у народа испорченные зубы и пускать кровь, а также другие дозволения, подтверждения, приказы и пропуска, украшенные каллиграфической вязью, защищенные красными восковыми печатями, и паспорта, на страницах которых были вписаны различные имена: Франсуа Лемань, Христифор Релин, Никос Евангелос Трисмегистос, Авраам Бен Хаим, Вернер Базилковский, Фаустино Эдуардо Иньиго Асприлья, Александр Денисович Литвинов, Рудольф Бакховен, Эммануэль Ион Лелу Негреану – которыми он пользовался, как и двумя фамилиями, полученными им при рождении от матери – Маркович – и от отца Никодима Гречанского, и именем – Викентий, от vincentius[1], с которым он был крещен в монастыре Святого Николы в месте Стон близ Рагузы.
Имена в дорожных аусвайсах Викентия Марковича Гречанского были не выдуманы, а переписаны из объемистого каталога переселенцев, что двинулись из Передней Австрии, Баден Виртемберга, Эльзаса, Лотарингии, Курпфальца, Гессена, Каталонии, Тироля, Богемии по приказанию графа Клаудиуса Флоримунда Мерси, который разумно продумал и педантично вел каролингскую колонизацию Баната, с той мыслью, что новые территории – притвор христианства – разумно занять людьми немецкими.
При себе у Гречанского был перевод Апокалипсиса Еноха, а также стилет длиной в три пяди, с резной рукояткой из слоновой кости, бумажный сверток с семенами айвы, что служили для приготовления чая, способствовавшего пищеварению, а толченые в ступке применялись как мазь для ран и ожогов. Было здесь и несколько кожаных мешочков, полных разноцветных кораллов, фальшивых жемчужин и алмазов, что служили для подкупа отступников и женщин легкого поведения, которым его исправные документы и отборная лесть не представляли убедительного аргумента и не облегчали согласия. Была тут луковица и краюха затвердевшего черного хлеба в белой льняной тряпице, была узкая керамическая бутылочка, наполненная целебным маслом душицы, более известной под именем горная краса. Это удивительное масло служило лекарством против воспаления и эликсиром для укрепления сопротивляемости болезням.
Так снаряженный, Гречанский шел по свету, шагая сквозь время, словно по мелководью сокрытого морского залива. Без дома и постоянного местопребывания. Без рода и наследника. Задерживаясь в разных местах ненадолго: час, два, утро, один день, дольше всего – неделю: столько времени, сколько необходимо для трапезы или молитвы, сколько нужно, чтобы доставить послание или совершить убийство. Через некоторые места Викентий Гречанский прошел лишь походя, подобно лунной тени, оставляя на тайных местах одному ему узнаваемый знак перехода или только свой запах в комнатах низких домов и салонах паннонских каштилей, под сводами караван-сараев и в гостиных, в обольстительных хамамах и будуарах.
Еще ребенком он старался не различать чистого лика дня от лживой усмешки ночи. Такие, что мгновение считают вечностью, эту обычную и все же чудовищную перемену не считали важной, ибо борьба света и тьмы, как и поединок добра и зла, ангелов и демонов, длится постоянно. А Викентий Маркович Гречанский не желал участвовать в этом поединке, поскольку как сангвиник, человек воды и Юпитера, понимал, что из такого поединка невозможно извлечь выгоду.
Гречанский знал много умений – но на вес золота ценил два из них: чтение тайн звездного неба (потому он верил, что мир погибнет дважды: в первый раз – от бушующих вод, во второй раз – от безумствующего пламени – что, вследствие множества ясных предзнаменований, очевидно приближалось) и филигранную технику обольщения женщин.
– Наивная надежда на то, что стоящее должно сохраниться любой ценой, бросила меня в адский переплет. И теперь я в безумии верчу колесо времени, наподобие хомяка, заключенного в деревянной клетки. Мчусь стремглав, проживаю, сочусь, как смола по рассеченной сосновой коре, от дела к делу, от задачи к задаче, от города к городу. И все
