* * *
Кто-то кричит, и она вскакивает, садится в кровати, удары сердца грохочут у нее в голове. Дыхание остановилось. Ночная сорочка вся промокла на шее и под мышками. Открывается дверь, и она хватает ртом воздух, чтобы закричать снова. Мэй тоже сидит и смотрит на нее.
– Алетейя. Сейчас же прекрати. – Это мама, со свечой в руках. – Ты заболела?
– Там были мужчины. – Алли срывается на визг. – В темноте. Они шли за мной.
Мама оборачивается:
– Мэй, марш в постель и спи. Ничего не случилось. Алли, вставай, идем со мной.
Алли встает. Мужчины по-прежнему здесь, у нее в голове. Мама берет ее за плечо, выводит на лестницу, заводит в детскую. Ставит свечу на стол, садится в кресло. Алли стоит перед ней.
– Тебе нехорошо, Алли? – Прохладная мамина рука ложится ей на лоб. – Температуры нет.
– Нет, мама.
– Отчего тогда такие истерические вопли?
– Ни отчего, мама. Плохой сон приснился. – Алли снова дрожит. – Я кричала во сне, мама.
– А теперь ты еще и дрожишь.
Алли пытается унять дрожь, но у нее не получается. Она стискивает зубы так, что болят челюсти.
– Прости, мама.
– Тебе нужно сдерживать подобные наклонности, Алетейя. Нервозность и истерия – признаки слабости и глупости. Так и с ума сойти недолго. Надеюсь, ты понимаешь, что в подобном поведении нет ничего романтического, ничего заслуживающего внимания?
– Да, мама.
– Иди спать. Утром мы подумаем о том, как еще приучить тебя к сдержанности.
Мама остается в детской – вместе со свечой, Алли на ощупь возвращается в спальню, споткнувшись обо что-то на пути.
Она долго не может согреться и еще дольше – снова уснуть. Она знает, что разумный человек не стал бы бояться маминых уроков. Тот, кто силен духом, только обрадуется возможности стать лучше, ее страх лишь доказывает, что ей недостает дисциплины.
* * *
– Тебя зовет мисс Джонсон.
Перед ней стоит Шарлотта Эванс, завитой рыжий локон спускается на плечо. Шарлотта Эванс улыбается во весь рот, она думает, что Алли сейчас попадет.
Алли помечает закладкой страницу, на которой она остановилась, и закрывает «Очерки» Эмерсона, которые она даже вроде как понимает. Она вспоминает, как мама благодарит Дженни, чтобы та ушла, и встает.
– Спасибо, Шарлотта. Можешь идти.
Рыжий локон подскакивает, Шарлотта вприпрыжку убегает, стуча по полу ботинками на пуговичках, шурша оборками юбки. Тут ситца хватит на целое окно, думает Алли, если вдруг кому-то нужны занавески такого цвета, – никому, разумеется.
Со временем она полюбила здание, в котором находится школа. В маленьких комнатах больше света, чем дома, и во всем – в звуках шагов на лестнице, в скрипе перьев, в голосах среди цветов в гостиной – чувствуется какой-то смысл, какой-то толк. Только теперь, проводя много времени в школе, Алли стала замечать, что дома комнаты почти всегда пустые, что когда она дома, в соседней комнате никого нет, и наверху тоже, и частенько – внизу. Она проходит мимо Мэй, которая в облаке растрепанных волос и взлетающих юбок прыгает с подружками через скакалку, здоровается с идущей в кухню кухаркой. Дела в школе мисс Джонсон обстоят хорошо, и теперь девочек каждый день кормят горячими обедами. Алли ума не приложит, в чем она провинилась, с чего бы Шарлотте так ухмыляться. У нее всегда хорошие оценки, и она первая ученица после старших девочек из подготовительной группы мисс Джонсон, которых готовят к поступлению в Женский колледж при Лондонском университете. Мисс Джонсон жертвует деньги на то, чтобы в Кембридже появился колледж для женщин; есть надежда, что Алли, когда вырастет, уже сможет получить образование в Кембридже.
Она взбегает по лестнице, ее тень мелькает меж теней от перил на стене. У мисс Джонсон открыта дверь, и солнце высветляет темно-зеленые стены, цвета джентльменских клубов и кожаных кресел.
– Добрый день, – говорит Алли.
Она ни в чем не провинилась. Мисс Джонсон отрывает взгляд от лежащих на столе бумаг, улыбается.
– Алетейя. Заходи, садись.
Алли ступает по начищенным половицам, усаживается на честерфилдский диван, аккуратно скрещивает ноги. Мисс Джонсон, обогнув журнальный столик с фигурными ножками, которых папа бы не одобрил, садится с ней рядом. С ней рядом! Алли ждет.
– Алетейя, вчера ко мне заходила твоя мама. Она тебе уже обо всем рассказала?
Алли кажется, будто она летит в пропасть и ее внутренности летят быстрее нее.
– Нет.
– Ты меня удивила. Так она не говорила с тобой о движении за то, чтобы женщины тоже могли быть врачами?
Алли поднимает голову. Значит, речь не о ее истерических наклонностях. Она осторожно дотрагивается пальцем до болячки на ноге. Ожоги, говорит мама, – традиционное средство от слабых нервов, и если человек упорствует в своей слабости, то прижигание надо повторить.
– О том, что осмотр врачей-мужчин унижает женщин и лишает их той самой чувствительности, которая оберегает женскую чистоту? И о том, что многие приличные женщины предпочитают годами терпеть невыносимую боль и мириться с неудобствами, нежели обратиться к мужчине-врачу по поводу определенных болезней, в особенности тех, что связаны с осложнениями при родах?
Мисс Джонсон резко выпрямляется:
– Боже правый. Алли, и от кого ты только этого наслушалась?
Алли переплетает пальцы.
– От мамы. И в ее приюте для женщин. Она водила меня послушать миссис Батлер.
На коврике у мисс Джонсон спуталась бахрома. Алли хочется опуститься на колени и расчесать ее пальцами.
– Миссис Батлер? Ясно. – Мисс Джонсон глядит в окно. На востоке маячит синюшная туча. – Тебе ведь тринадцать?
Алли кивает:
– С половиной. В мамином приюте есть девочки и помладше меня.
– Да, наверное, есть и помладше. И все же…
Наступает молчание. Туча движется так медленно, думает Алли, что доберется до этой части Дидсбери не раньше, чем начнутся послеобеденные занятия.
– Мама говорила с тобой о том, какие надежды у нее связаны с твоим будущим?
– Мы должны стать способными, независимыми женщинами и приносить пользу не только в домашнем кругу.
– Верно.
Алли поднимает голову:
– Мама сказала, что я буду врачом?
– Она на это надеется. Ты выказываешь необходимое упорство и прилежание. Но, Алли, это будет непросто. Боюсь, для этой стези недостаточно одной способности к учению и желания трудиться, тем более для женщины.
Алли сглатывает ком в горле.
– Мне хочется принести пользу представительницам своего пола. Мне хочется избавить женщин хотя бы от небольшой толики унижений и боли, уготованных нам судьбой.
