Я вижу баржу, скользящую по ней в нашу сторону, и прикрываю глаза ладонью, чтобы получше ее рассмотреть.
— Нам повезло, — говорит Патрик, подмигивая Линусу, — на ловца и зверь бежит… Здесь есть смотровая площадка, пойдемте туда. — И он указывает рукой на бетонные ступени позади нас… Брат тут же срывается с места и несется вверх, оставив нас далеко позади.
— Будь осторожен! — кричу я ему вслед, но тот, конечно же, меня не слышит и несется дальше тем же бешеным аллюром.
— Не волнуйся, с ним ничего не случится, — Патрик удерживает меня легким прикосновением к руке. От этого едва ощутимого касания по моей коже бегут мурашки… перебирают своими крохотными лапками, добираясь до самого сердца. Невольно провожаю пальцы, породившие их, томительно-пристальным взглядом… — Смотри, вот то самое место, о котором я тебе говорил, — и Патрик указывает рукой в сторону леса сразу за полупустой парковкой. — А теперь пойдем к Линусу.
И берет меня за руку… снова. Как в тот раз, когда мы бежали из дома Маттиаса Фишера… Правда, тогда это было как бы не по-настоящему, адреналин и все такое, но теперь… теперь все по-другому. Я руки не отнимаю, только бросаю на… своего мужчину слегка смущенный взгляд — он отвечает улыбкой; так мы и поднимаемся наверх вместе. Молча. Сердце стучит так оглушительно, словно рядом со мной шумит океан, взбухший от непогоды, грозовой и неистовый… с привкусом соли на губах. Я провожу по ним языком — пресные, вот ведь странно! И замечаю взгляд Патрика, наблюдающий за мной: глаза темные, глубокие, как тот же океан, разбушевавшийся в моем сердце, а губы… с сеточкой четко прочерченных линий, по которым хочется… провести языком. Я поспешно отвожу взгляд и незаметно сглатываю: когда любимые руки касаются твоих ладоней, сдерживать тайные мысли становится все сложнее…
— А вот и мы, Линус! — Брат стоит у железного ограждения, и, уперев голову в железные перекладины, глядит вниз на бурлящую и клокочущую там воду…
— Вода опускается, — сообщает он нам. — Ее стало совсем мало.
Я с опаской гляжу вниз: меня пугает высота…
— Линус, будь осторожен! — повторяю я, и Патрик слегка сжимает мои пальцы.
— Давай я расскажу тебе о системе подачи и откачки воды в шлюзе, — произносит он, чтобы успокоить меня. — Уверен, тебе будет интересно узнать об этом…
Я молча киваю, хотя на самом деле мне интересно совсем другое: где сейчас наша мать и что она чувствует, бросив теперь еще и Линуса на произвол судьбы… Спится ли ей все также сладко и безмятежно, как и до той ночи девять лет назад… или сегодня, когда ее сына нет с ней рядом? Как она может быть такой… бесчувственной? Безответственной? Черствой? Немамой…
Вспоминаю свои одиннадцать лет и белый клочок бумаги на трюмо — по крайней мере мой брат не брошен на чужого человека, и я сделаю все, чтобы он был счастлив рядом со мной! И я никогда его не брошу… как сделала это мама.
Повинуясь внезапному порыву, наклоняюсь и крепко обнимаю мальчика, тот нетерпеливо поводит худыми плечами.
— Смотри, она уже внизу… Заплыла! — и указывает на баржу пальцем.
— Теперь вода будет снова подниматься, — говорит ему Патрик, неожиданно приобнимая меня одной рукой. — Ты не против? — это уже ко мне, и я выдаю нервную полуулыбку.
— Нет. — А сама смотрю вниз на бурлящие потоки воды — они хорошо иллюстрируют происходящее в моем собственном сердце.
— Я подумал, что мне тоже стоит побыть немного странным, — шепчет он мне на ухо. — Не тебе же одной усмирять моих «демонов» объятиями…
— Быть странным не зазорно…
— Вот и я так подумал, — улыбается Патрик, проводя ладонью по моим плечам.
… Через время мы машем вслед удаляющейся прогулочной барже, люди на борту которой отзываются ответным приветствием, а потом Патрик ведет нас в сторону леса… Смеркается. Парковка опустела: кроме нас, здесь никого больше нет.
— Кричи, — велит мне мой спутник, заведя нас с Линусом вглубь сомкнувшихся над нашими головами пушистых елей и кедров. Здесь, под их кронами, практически темно…
— Разве что ты приставишь нож к моему горлу, — шепчу я в ответ, ощущая физическую неспособность заставить себя выполнить его просьбу.
Патрик улыбается, качая головой из стороны в сторону.
— Извини, не прихватил с собой, — и шуршит листвой под ногами. — Придется обойтись без этого… — И снова повторяет: — Кричи, Ева… во все горло.
Я открываю рот, но… горло словно залежавшийся на солнце воздушный шарик, в который невозможно вдуть ни капли воздуха. И тут верещание Линуса практически оглушает меня: он оглашает воздух таким пронзительным фальцетом, что я невольно зажимаю уши руками.
— Молодец, парень! — похлопывает его по плечу Патрик, а потом вторит ему своим низким баритоном, закидывая голову к загорающимся в вышине звездам. — Ну, присоединяйся.
Я снова открываю рот и… вспоминаю Линуса за столиком в пиццерии: снова вижу его темноволосую макушку, едва виднеющуюся над уровнем стола, а потом вспоминаю и себя в Патриковой футболке, сидящую на кровати в пустой комнате… и вдруг начинаю кричать. Сначала неуверенно, робко, почти испуганно, а потом все громче и громче, пока у меня не начинает саднить горло. Но я не могу остановиться… Ощущаю, как свинцовые горечь и заскорузлый годами страх выплескиваются из меня, растворяясь в прогретом летним солнцем вечернем воздухе.
— Ну, ну, — Патрик вдруг похлопывает меня по спине, и я вижу в его глазах беспокойство… беспокойство за себя. — Достаточно. Горло сорвешь… Иди сюда. — Он притягивает меня к себе и крепко обнимает. Только тогда я и понимаю, что в глазах у меня стоят слезы и что это именно из-за них весь мир вокруг подернулся тонкой, едва колеблющейся поволокой… Зато на душе покой. Неестественный, но благотворный.
— Спасибо, — хриплю я осипшим голосом. — Мне полегчало.
— Не хочешь рассказать, в чем дело?
— Не сейчас.
Мужчина проводит рукой по волосам и мучительно долго вглядывается в глубину моих глаз. Мое горло невольно пересыхает, и я сглатываю… Неужели он хочет меня поцеловать? Но Патрик вдруг спрашивает:
— Но ты хотя бы не похитила его, правда? — и кивает в сторону Линуса, охотящегося за светлячками.
— Боже, нет, конечно! Как ты мог такое подумать?!
— Просто…
— Просто не надо…
— Просто тебя что-то гнетет, я же вижу, — все-таки произносит Патрик, не обращая на меня, внезапно ощетинившуюся иголками, никакого внимания. — Говорить об этом ты не желаешь, а между тем это что-то серьезное, и я хочу помочь тебе, Ева. Доверься мне, прошу тебя.
Больше всего на свете мне хотелось бы открыться Патрику, но…
— Я не могу. Не
