class="p1">— Андрей Викторович отошёл на другой этаж. А что случилось?
— Да пациенту плохо…
Медсестра тут же вскочила и пошла за Серым.
В палате ничего не изменилось. Рыжий парень так и лежал на кровати, провалившись то ли в тяжёлый сон, то ли в обморок.
Медсестра потрогала пульс на шее и нахмурилась:
— Сейчас позову доктора.
Она оглядела палату, и её брови полезли вверх:
— А что здесь произошло?
Серый пожал плечами:
— Не знаю. Я шёл мимо, смотрю — дверь открыта, я заглянул — тут уже так было.
Медсестра с сомнением посмотрела на Серого, кажется, она ему не поверила, покачала головой, но уточнять ничего не стала. Ушла за врачом.
А Серый — остался, причём сам не понимал — зачем.
Что такое «жалость» — он не знал. Никогда и никого не жалел. И парня этого — не жалел. Что ему до какого-то психа? Наверняка, обкурился, обкололся…
Он не похож на Алекса из его группы, он — обычный человек, пациент Марат Донатыча. Серому нет до него никакого дела.
Но почему же он не уходит⁈ А ждёт врача?..
Медсестра и врач вернулись довольно скоро. Врач, совсем молодой мужчина, осмотрел парня, приподнял ему веки и пожал плечами:
— Похоже на интоксикацию. Что там в назначении, Ниночка?
Медсестра быстро пролистала листы бумаги, закреплённые на планшете и показал нужный врачу.
Тот на мгновение растерялся. Серый это отчётливо видел, потом доктор нахмурил брови и качнул головой:
— Мда… Ну, раз назначено, то, значит, до завтрашнего обхода это седативное и колите.
Серый мельком глянул в бумаги, запоминая название лекарства. Что-то тут явно было не то. Не зря же врач так странно среагировал на это назначение.
— А теперь, все посторонние — вышли из палаты, — Скомандовал врач и брезгливо огляделся. — И да, Ниночка, скажите, чтобы в палате убрались. Да и пациента в порядок приведите.
«Мне плевать на рыжего», — подумал Серый и сел на кресло в холле отделения. Каждые полчаса он вставал и ходил проверять парня. Тому лучше не становилось. Он спал тяжёлым нездоровым сном.
«Мне не просто плевать на рыжего, мне на него плевать с крыши клиники», — сказал себе Серый и пошёл в кабинет, где хранились истории болезней.
Через полчаса Серый озадаченно сидел под той же лестницей, что и четыре месяца назад. Только без колбасы. Да и истории болезни у него не было. Да, универсальному солдату понадобилось беспрецедентно много времени, чтобы понять — истории болезни рыжего парня в том кабинете не было.
Он был в этом уверен на все сто процентов. Ну, во-первых, в историях болезней были фото пациентов. Это же всё-таки уважаемая клиника, а не районная больничка, как любил повторять Марат Донатыч. А во-вторых, Серый знал всех пациентов, чьи карты лежали в кабинете. Всё-таки он — уник, ему достаточно один раз увидеть человека, чтобы его запомнить. Всех этих людей Серый уже видел. Карты новенького точно тут не было.
«Я сейчас пойду к себе в комнату и спокойно лягу спать» — Серый кивнул сам себе и зашагал по коридору.
Через три минуты он стоял под дверью Марат Донатыча. Причём он был уверен, что пришёл сюда, ни разу не засветившись на камерах наблюдения. А уж попасть в кабинет главного врача — дело нескольких секунд. За четыре месяца в клинике просто не осталось мест, куда бы Серый не мог зайти.
Ну, универсальный солдат он, в конце-то концов, или нет?
Глава 7
За бортом самолёта не было ничего интересного, только нагромождение белых кучевых облаков, но Алекс упорно пялился в иллюминатор, хотя не видел там ничего. Лишь бы не отвечать на бесконечную трескотню соседки. Судя по голосу, она была молода и, наверно, симпатична, а может даже — красива. Но Алекс первый раз в жизни смотрел на девушку и не видел её. Мысли были заняты совсем другим.
Нет, неправильно — мыслей не было совсем. В пустой, гулкой голове металась одна-единственная: как же так⁈ Этого просто не может быть!
И эта мысль была угловатой, болезненной до тошноты, она октаэдром билась об череп, разрывая его изнутри на части.
Алекс не хотел, не мог верить, что папы и мамы больше нет. Они только позавчера разговаривали, поздравляли Алекса с защитой диплома, со степенью магистра. Мама спрашивала, когда он прилетит домой, а папа подмигивал и говорил, что парню надо расслабиться после тяжёлого года выпускного курса.
Алекс действительно собирался расслабиться с друзьями где-нибудь на Гавайях. Дождливый Бостон надоел ему до оскомины.
А вчера, когда Алекс паковал плавки и шорты в чемодан, позвонил дядя Дима и глухим, каким-то больным голосом сказал:
— Лёша, тебе надо срочно в Москву. У нас беда… — помолчал немного и совсем тихо проговорил: — Саша и Юля погибли…
Алекс настолько растерялся, что не сразу понял, кто такие Саша и Юля. Не могли же они быть его родителями⁈
Потом пришло отупение. Дядя Дима что-то ещё говорил, объяснял. Алекс молча кивал, как будто тот мог его увидеть. Из всех слов он понял только одно: завтра утром у него самолёт в Москву.
Он не помнил, как собирался, да и собирался ли вообще? Как добрался до аэропорта. Наверное, кто-то из ребят довёз или вызвал такси… Хотя вроде кто-то был рядом с ним в очереди на паспортный контроль, хлопал его по плечу, что-то говорил… Алекс ничего не видел и не слышал.
Москва встретила его дождём и холодом, будто он и не улетал из Бостона. Дядя Дима и тётя Мария встретили его в аэропорту. Дядя жал руку и уговаривал мужаться, а тётя Мария обнимала и плакала. А Алекс словно замёрз изнутри. Стоял как истукан, глядя прямо перед собой.
Не разморозился он и ко дню похорон. С родственниками практически не говорил. Молча делал, что скажут. Надевал чёрный новый костюм, кидал землю в могилу, подписывал какие-то документы.
Ему объясняли: никто не виноват — это несчастный случай. Скользкая дорога, дождь, плохая видимость. Наверное, водитель устал и не справился с управлением. Мама и папа погибли на месте, не мучились.
Алекс — молчал. Почему-то от этого знания легче не становилось. Никто не виноват…
Через две недели огласили завещание. Оказывается, родители его написали. Зачем? Они знали, что умрут?
Дядя и тётя терпеливо объясняли ему — так положено, у всех есть завещание. Даже Алексу стоило бы его написать…
Он
