Обратный билет не нужен
Первый пролог
Поток плазмы — голубой, луч бластера — белый, граната взрывается оранжевым, дым от взрыва — жёлто-серый.
Иногда, при подключении сенсора ночного видения, белый луч бластера начинал дрожать и отливать серебром. Но это были привычные и обычные цвета. Не удивительные.
Проще уклониться от луча бластера, тяжелее — от осколков гранаты и скомпенсировать взрывную волну.
Здесь было много побочных факторов, мешающих вести бой. Звук взрыва, фрагменты корпуса, удушающий дым, но и это было привычным.
Он спокойно просчитывал алгоритмы боя при применении противником одного из этих видов оружия.
Даже бой с крабом-андроидом не стал для него потрясением. Да и было ли что-то на этом свете, что могло удивить его?
Он видел, как из ствола бластера вырвался ослепительно белый луч. Если бы в него стрелял не человек, возможно, ему пришлось бы сложнее.
Он легко и привычно ушёл с линии поражения, даже успел в последнюю долю секунды просчитать, что более затратно — его восстановление или ремонт обогатительной установки.
Луч бластера по расчётной траектории ударил по панели установки. Блок управления вспыхнул, с резким звуком рассыпая голубые искры, и по установке побежали яркие всполохи. Цвет был буро-красным с едким чёрным дымом. Но это были восполняемые и допустимые потери.
Бой можно было считать выигранным и законченным. Дальше — зачистка. Но в первую очередь — транспортировка груза.
И тут случилось непредвиденное. Из ячейки обогатителя, лопнувшей на две равные половины, появился крохотный, не более микрона в диаметре, сиреневый пузырь неизвестного вещества.
Пузырь стремительно рос, и вот уже его мог засечь даже человеческий взгляд. Пять, десять сантиметров в диаметре, метр, два…
Он сам не понял, как оказался внутри полого шара, стенки которого мерцали и переливались сиреневыми искрами и протуберанцами.
Он попытался сделать шаг, как вдруг пространство вокруг него схлопнулось в антрацитно-угольную черноту. Исчезло всё. Звуки, запахи, краски. Не было воздуха, времени, пространства. Не было его самого.
Он оглох, ослеп — он исчез. Его — не стало.
Пролог второй
День начинался паршиво. Самое неприятное, что паршивый день начался ещё вчера. Да чего тут лукавить перед самим собой? Паршивый день длился не меньше недели.
Началось всё с плитки в ванной. На стене, слева от входа, в предпоследнем ряду, если считать сверху. Она неизменно отваливалась на третий день после того, как Макс, матерясь про себя (вслух нельзя, Ленка по шее даст), присобачивал её на штатное место.
В конце концов Макс плюнул и решил позвать мастера.
Следующая каверза от судьбы — его рапорт о переводе в уголовный розыск отклонили. И это было бы ещё полбеды, но Ленка каким-то образом узнала, что Макс вообще туда просился (не иначе, кадровичка Маринка, бывшая Ленкина одноклассница, ей доложила), и устроила ему грандиозный разбор полётов.
Ясное дело, следак — работа ненормированная и опасная, не то что заместитель командира ППСП по службе, где в основном бумажки перебираешь.
Ленка в ультимативной форме заявила, что замуж за опера или следака не собирается, и выселила Макса из почти семейной спальни на диван. Реабилитироваться пока не получалось.
Ленка требовала поклясться её здоровьем, что Макс больше рапортов писать не будет и о переводе в уголовный розыск забудет. Макс клясться не хотел, отводил глаза и мямлил, что она вообще дурочка, чтобы такое требовать. Здоровьем невесты он точно клясться не будет! Это же плохая примета, в конце концов.
В душе Макс радовался, что про его здоровье Ленка молчит. Тут отмазаться было бы сложнее. Себя, конечно, жалко меньше, но и сам себе он тоже ещё пригодится.
Потом забарахлил верный коняшка о двух колёсах. Оттаранив «Ямаху» к друзьям в сервис, Макс, тяжело вздохнув, пересел на служебную «Ниву-Шевроле». Не любил он автомобили. Хоть и комфортнее они, но четыре колеса везут тело, а два — душу.
На этом неприятности не закончились. Сегодня утром Ленка, чмокнув его в щёку, умчалась на работу пораньше. У них то ли очередной отчёт, то ли декларация на прибыль — в общем, какая-то бухгалтерская заморочка ожидалась.
Завтрак терпеливо ждал Макса на столе. Он откинул салфетку, полюбовался на золотистые сырники и шагнул к кофеварке.
А через секунду уже стоял весь в кофейной жиже и громко матерился. Хорошо, что Ленка не слышала.
Кофеварка, старушка, верно служившая ему последние пять лет и безропотно варившая кофе, сделала финт ушами и взбунтовалась. Хорошо, хоть кофе не кипяток был.
И благо, что запасной отглаженный комплект в шкафу висел. Имелась у Макса такая привычка, чтобы форма всегда наготове была. Вот как раз на такой форс-мажор.
В общем, на службу, будь она неладна, Макс отправился в отвратном настроении. Уже через пять минут он выехал из своего тихого спального района на оживлённую трассу.
Шестиполоска, гордость мэра и всей городской администрации, будь она неладна. Отрезок всего в три километра, но именно по нему и проходил ежедневный маршрут Макса из дома на службу и обратно.
Автомобили двигались ровным потоком. Раннее утро, а все куда-то спешат. Неужели все на службу-работу?
Как любил повторять водитель начальника полиции, седоусый дядька с очень своеобразным чувством юмора: «Ладно мы едем, нам-то надо. А куда все прутся⁈»
Солнце припекало совсем по-летнему, и в салоне было достаточно душно. Мотор на малых оборотах грелся как ненормальный, временами, когда тащились в пробке, приходилось включать печку, несмотря на жару.
Эх, не доходили руки у Макса заняться машиной всерьёз, некогда было в сервис даже отогнать, всё свободное время он делил между Ленкой и мотоциклом. И машинка словно мстила ему за недостаток внимания. Гадила по мелочи. То магнитола работать откажется, то вот — мотор греется. И это обстоятельство тоже не прибавляло привлекательности отвратно начавшемуся дню.
Ну ничего, главное — до отдела добраться. Там откроет окно, выходящее в небольшой сквер, и вздохнёт полной грудью. Выпьет крепкого кофе из новенькой кофемашины, которую совсем недавно поставили у них в конторе…
И тут он зашипел сквозь зубы. Какое окно! Какой кофе! За всей этой кутерьмой он и забыл, что в его родном кабинете позавчера начали ремонт и ютиться ему теперь приходилось в актовом зале, пыльном и гулком, вместе с другими, такими же, как он сам, бедолагами. Окна там не открываются со времён Очакова и покорения Крыма, да и выходят
