мужчинами и женщинами.
Один умный человек назвал такое состояние человека, как нравственное помешательство — психическая болезнь, при которой моральные представления теряют свою силу и перестают быть мотивом поведения. При нравственном помешательстве человек становится безразличным к добру и злу, не утрачивая, однако, способности теоретического, формального между ними различения. Неизлечимо.
Этим недугом страдали все начальники Соловецкого лагеря особого назначения. Будто бы заразная была эта болезнь.
Сменивший Ногтева Зарин ввел в обиход помимо расстрелов повсеместное голодание. Среди зэков, конечно. Позднее уникальный опыт умерщвления людей голодом взяли на вооружение другие, как советские, так и фашистские концлагеря.
Латыш Дегтярев лично расстреливал заключенных. Считалось, что он не доверял никому, но на самом деле он получал от этого колоссальное плотское удовольствие, перед казнью даже снимая штаны и нижнее белье. Тоже по должности — начальник, получивший прозвище «Главный хирург».
Однако не следует думать, что так дело обстояло только лишь на проклятой соловецкой земле. Личный палач Иосифа Виссарионовича генерал Блохин не мог уснуть днем, если не застрелил из номерного наградного револьвера сорок человек ночью. Отобрали у него оружие, отправили в отставку — он тут же скопытился. Смысл жизни потерял, гаденыш.
Да мало ли было этих, взращенных системой награжденных всеми мысленными наградами упырей! Неважно, что кого-то из них политическая мясорубка тридцатых годов перемолола, наградив пулей в лоб. Неважно, что кто-то из них дожил до глубокой старости и получал еще в восьмидесятых годах охрененные персональные пенсии.
Важно то, что нравственное помешательство никуда не делось — системе без него никуда. А теперь нравственное помешательство и есть система. Так-то, брат.
Каждый, право, имеет право на то, что слева и то, что справа.
На черное поле, на белое поле, на вольную волю и на неволю.
В этом мире случайностей нет,
Каждый шаг оставляет след.
И чуда нет и крайне редки совпаденья.
И не изменится времени ход.
Но часто паденьем становится взлет.
И видел я, как становится взлетом паденье.
Мысли Тойво крутились вокруг острова Анзер, но никак не проникали в суть: что такого в развалинах Распятского скита, что можно было бы считать очень важным? Старые фрески, зарытые иконы, резные деревянные или каменные кресты? Искусство?
Неожиданно он вспомнил русского художника Николая Рериха, о котором ему в прошлой жизни рассказывал друг Куусинен. Почему именно он в голову пришел? По кочану и по капусте.
— Игги, ты об острове Анзер что-нибудь знаешь? — спросил Тойво.
— Я знаю! — тут же отреагировал Мика. — Байка среди зэков, что туда вертухаям нет хода. Давит их Усопший монах, даже мяукнуть не успевают. И попов, что не по понятиям — тоже давит.
— Так они ж там новый скит открыли рядом с какой-то пещерой, — сказал Игги. — Попы с Соловка.
— Ну, вот, потому и открыли, чтобы Усопший к ним не приставал — типа возле той обители нету у него силы.
Вот, оказывается, какая байка. Тойво заинтересовался. Неспроста Анзер раньше считался независим от Соловецкого монастыря.
Площадью всего 47 квадратных километров, отделенный проливом Анзерская Салма, он покрыт болотами и озерами, по берегам поросшими соснами. Рядом с одной ламбушкой, Голгофской, и возвышается на 64 метра гора Голгофа. Здесь упокоился святой Иисус. Не тот ли Усопший монах?
— А если бы нас туда отправили по распоряжению властей, пошли бы со мной? — спросил Антикайнен у своих сокамерников.
— Подконвойными, или как? — поинтересовался Игги.
— Не знаю пока, — пожал плечами Тойво.
— Почему же не сходить? — ответил монах. — Может быть, там остались люди?
— Уверен, мы с ними справимся, — заметил Мика.
— Хорошие люди тоже остались, — возразил Игги.
— Хорошие люди теперь не выживают, — угрюмо сказал барон.
Бокий ничего не упоминал о новом храме, только про развалины скита что-то заметил. То есть, ему интересно то, что было до вползания церкви на остров. А любой интерес со стороны Глеба имеет сугубо материальный характер.
Вполне возможно, почившим монахом оставлено какое-то сокрытое знание — уж неведомо в какой форме. Чудодейственные мощи? Так, скорее всего, если тело оставалось действительно нетленным — его святые отцы непременно изъяли для исследовательской цели. Им тоже нужно знать, отчего чьи-то останки не подвержены тлену. Может, конечно, уже знают, да вот только делиться этими сведениями они не спешат.
Нет, покойник не может быть целью, уж простит за таковое заявление сам святой Иисус. Что же он делал помимо целительства? Царь к нему дважды наведывался. Уж не затем, чтобы доказать своему бывшему духовнику, какой он крутой плотник — окно в Европы прорубил! Петр Первый никогда не страдал излишеством совести, сострадания или участия. Ему было глубоко наплевать на всех, за исключением себя, любимого.
Трое прежних святых старца, более всего иеромонахи, несли чуть ли не вахту возле Соловецкого колодца, противоборствуя злу силой своего духа и веры. А ведь тоже, поди, могли на Анзер податься. Что-то было на том острове, помимо уединения, столь почитаемого истинными верующими.
Какое слово сказал товарищ Глеб Антикайнену, маскируя под неуместный сарказм? «Свободен». Бокий никогда не шутит, и слова у него никогда не вырываются без определенного смысла. Свободен в условиях Соловецкого лагеря — это совершив побег. Иначе отсюда не уйти. Это — сейчас, а в прошлые века, может быть, было несколько иначе. Но Глеб говорил именно про «сейчас».
Догадывается ли он о намерении Тойво сотоварищи бежать? Да отсюда любой зэк мечтает свалить любым способом. Тогда это слово может означать нечто типа подсказки.
— Что нам еще известно про Анзер? — спросил своих товарищей Антикайнен.
— Ну, только то, что скоро чекисты приберут островок к рукам, — ответил Игги.
— Обязательно приберут, но немного позже, — согласился Тойво. — Мы об этом пока думать не будем.
Через семь лет администрация СЛОНа распорядится открыть на острове Анзер свое 6 отделение. После некоторых событий бестелесный призрак монаха, доводивший до умопомешательства и даже смерти наиболее слабых вертухаев и алчных попов, сгинет, будто его и не было. Однако загадочная гибель упомянутых бесчестных людей все равно будет иметь место, только про нее уже никто не станет распространяться. Тайна и секретные материалы.
В 1844 году на Соловки прибыл великий князь Константин Николаевич, флотоводец времен Александра Второго, монаршая особа. Прибыл-то вполне открыто, газеты это дело освещали, а вот убыл как-то странно. Газеты это событие уже как-то не описывали. Вроде бы делегация уехала, да вот только сам князь немедленно объявился в
