Поздней ночью я пребываю в очередной городишко и, не найдя места под ночлег, решаю остаться в заброшенной лачуге. Посёлок давно уже спал – не мудрено, что даже самые заядлые любители горячительного не буянили, как оно обычно бывает по вечерам, а мирно спали в обнимку со стогами сена – и все харчевни с постоялыми дворами закрылись аккурат после их ухода.
Захожу, значит, снимаю куски былых сандалий с ног, громко чихаю из-за ужасной пыли и ищу какую-нибудь циновку, дабы не спать на открытом полу.
Увы...
Звучит кратко, а столько смысла.
Хотя бы подушку предыдущие хозяева дома оставили – на том им глубокий поклон. Подняв её, удивляюсь, ведь ткань закрывала приличного размера дыру в полу. Оттуда повеял сквозняк. Кажется, что-то шевельнулось. Опираясь руками на край пропасти, заглядываю вниз – ничего кроме маленького отблеска света не вижу.
Внизу вода? Сокровища? Золото? Яшма?
Заглядываю глубже. Ладонь соскальзывает – падаю!
Прищуриваю со страху глаза...
Раз. Два. Три... Где сломанная шея? Где разбитый о камни лоб? Смотрю – дно не приближается, только прояснилось свечение, видневшиеся сверху – глаз.
Бурый и дикий, как у вепря.
– Идиот, – раздался томный голос, – Идиот-Тэцуно.
Я знаю его.
– Ты позор Небесных Чертогов.
...
– Мой позор.
Тэнкан-но Мугами.
– Думаешь, мы здесь слепы?
...
– Очнись.
* * *
– Дурные сны у тебя, – задумчиво, слегка шелестящим голосом, подытожил Сэнрю.
Вот она – причина моих дурных видений. Среди своих он абсолютен, не имеющий равных ни по силе, ни по значимости – Демон Смерти; до недавна безымянный, но к этому мы ещё дойдем. Всевозможные призраки и порождения мрака получают силы от людских эмоций, точнее – негативных эмоций. Низшие мертвецы рождаются из-за пустяковых переживаний, мелких обид и других не особо значимых “выплесков” чувств. Особые являются миру после глубоких разочарований, сильной тоски и тяжелых расставаний – всего, что посильнее банального: “Он под моим забором помочился”. Тогда как Сэнрю... Ну, из его определения: “Демон Смерти”, – всё становиться ясно.
Тут объяснения излишни.
Даже истинного облика абсолюта никто не видел, ведь он может принимать форму всего, умершего на этой земле.
Имя “Сэнрю” дал ему я.
“Блеск потока”.
Между жизнью и смертью.
Бытием и небытием.
Так вот. История.
Однажды я возводил мост в одной деревне и каждую ночь, после громкого звона колокола, постройка ломалась – и если первые разы можно списать на грозную погоду Поднебесной, то после третьего я всерьёз задумался над тем, кто строит эти козни. И почувствовал...
Смерть.
В реке завелась сама Смерть.
Ощущение, испытанное мной тогда, нельзя уложить ни в один стих и не нарисовать ни на одной картине. Нет, не страх и не ужас; не радость или ликование...
Другое.
Он явился мне в маске прекрасной дамы, стоя на деревянных обломках, и продекламировал: “Плата за этот мост – твой глаз”.
Я, понятное дело, отказался. Следующей ночью Демон вновь явил свой облик, попросив назвать его по имени, которого, как можно понять, я тоже не знал..
Много времени ушло на расспросы старейшины деревни, местных “грамотных” учителей и обычных крестьян – результат был нулевой. В то время я жил у плотника, где одалживал все инструменты и сырьё для строительства злосчастного моста. Любезный ремесленник видел расстроенного меня, возвращающегося каждый вечер с пустыми руками – он пытался подбодрить, что-то подсказать, придумать хитрую ловушку для Демона – итог, как можно догадаться, тот же.
К моему удивлению, жена плотника подарила идею, спев колыбельную их ребёнку:
“Малыш, засыпай,
У спящей детки такое милое личико,
А у не спящей и плачущей,
Такое противное.
Малыш, засыпай,
Сегодня двадцать пятый день со дня рождения,
Завтра мы нашу детку
В храм понесём.
А как придём в храм,
О чём будем молиться?
