Хохликом за характерный волосяной покров на голове.
Во время длительного перехода, отчётливо стало ощущаться, насколько различна ситуация в регионах некогда единой Лорингии. Если во владениях Мареля де Терзита, располагающихся далеко от всех границ, было всё относительно спокойно, если не брать в расчёт фанатиков Серого Бога, то здесь, в графстве Фарнат, всё было иначе. Заместо засеянных полей и лесных охотничьих угодий, здесь на каждой дороге были выставлены по несколько воинских застав с немалым контингентом на каждой и полноценные укреплённые лагеря, больше похожие на небольшие замки, но без родовых знамён.
Как поведал мне Фабрис, то герцогство жило за счёт торговли, а если быть полностью точным, то и вовсе за счёт взимания налогов за транзит товаров через свои территории. Это стало возможным за счёт того, что по землям Фарната пролегал большой тракт, построенный ещё в незапамятные времена. Даже не смотря на исходящую от соседствующих племён опасность, тракт был самой удобной дорогой, тянущейся от речных портов Рюгленда и практически до самых земель далёкой южной Гранасии. Все другие дороги были слишком длинными, и чтобы по ним добраться до столицы, нужно было потратить раза в два больше времени, а потому властители здешних земель активно брали деньги за проход, часть которых уходила на поддержание тракта в рабочем состоянии. Однако доход этот был очень сезонным и сильно зависел от отношений королевства с племенами горцев-ватанийцев, а те отлично знали о тракте и часто совершали набеги на проходящие здесь караваны. Но не одним трактом едины. Холмистая земля Фарната содержала в своих недрах многочисленные полезные ископаемые, до которых, впрочем, добраться было достаточно трудно.
В конце концов, мы пересекли условную границу меж землями потомков Людовика и оказались во владениях его сына Кловиса. Он был третьим сыном Людовика и третьим в порядке престолонаследия. Здесь действовало лестничное право, из-за чего и вывелось аж пять наследников, каждый из которых не хотел отрекаться от собственных желаний и претензий на престол Ларингии, но только четыре из них были сыновьями Людовика. Пятый же был его малолетним внуком, закрепившимся на небольшом полуострове на северо-западе королевства. Что же касается самого Кловиса, так это то, что был он человеком сугубо военным, готовым на объединение страны при помощи огня и меча с последующим возвращением былой славы Ларингии и изгнанием вторгнувшихся гранисийцев. Будучи сейчас ещё молодым человеком, показал себя умелым командиром в постоянных боях с племенами Ватании, территория которых отделялась только рекой, которая, не смотря на свою широту и глубину, постоянно племенами форсировалась. Среди жителей Ларингии он получил прозвище «Красный рыцарь» за характерный цвет своих лат, видимых на поле боя всегда и из любого угла сечи. В конной свалке он был искусен и мало кто мог бы с ним потягаться в умении биться в седле. В общем, Кловис был прямо-таки образцом ларингийского рыцарства и вовсю это показывал на людях.
В один момент нашего путешествия нужно было пересечь деревянный мост через одну из речушек герцогства. Как только мы вышли из леса к мосту, то Бернд резко приказал всему отряду остановиться. Сначала я не понял зачем он это сделал, но затем увидел одиноко стоящего на мосту человека. До него было около сотни метров и мне удалось разглядеть, что людей там было несколько, но живой был только он один. Вокруг неизвестного человека лежало несколько мертвецов, а человек продолжал стоять словно истукан. На мгновение даже промелькнула мысль о том, что это и вправду статуя или тело, насаженное на кол, но человек поднял голову, облачённую в шлем, с натянутой на него шкурой какого-то животного. Неожиданно, человек вздёрнул руки с зажатыми в них кривыми окровавленными мечами, напоминающими одноручные фальксы. Одиночка издал очень громкий звериный рык, наполнивший всё вокруг, и заставивший пробежаться по всему телу орды мурашек.
— Что происходит? — шёпотом спросил я у стоявшего рядом со мной Фабриса.
— Это Ватаниец. Старый и умелый воин. У горских племён есть традиция: когда знатные воины чувствуют, что их тело дряхлеет, то они передают все свои земли и богатства детям, после чего отправляются в другую страну в поисках достойных противников, ведь умереть с оружием в руках — честь для ватанийца. Этот язычник ищет смерти с честью.
Я посмотрел на Бернда. Командир был задумчив и молчалив. Он смотрел на одинокого человека, который успокоился и продолжил стоять как изваяние, опустив свои страшные мечи. Похоже было, что командир опасался человека на мосту. Это было странно, ведь нас было три десятка человек, и опытные воины в отряде тоже были. Да и вариант с тем, чтобы просто расстрелять с расстояния воина отрицать было глупо.
Командир поворачивается к нам и смотрит на Фабриса. Лекарь на несколько секунд затих, посматривая в сторону одинокого язычника, который вновь был недвижим. В конце концов Фабрис кивнул и протянул руку к поясу, расстёгивая ремешок, на котором он держал свой шлем.
Наконец меня осенило, и я посмотрел на друга, — Фабрис, не говори, что ты хочешь выйти на поединок!
— Он язычник. Никто иной, как воин Высоких Предков, не может его победить. Хоть я теперь не служу церкви, но я должен, согласно своим обедам, упокоить его душу.
Проговаривая свой ответ, Фабрис практически надел на голову свой шлем, но здесь я перехватил его руку, сильно сжав предплечье старого лекаря, — Нет! Пойду я! Вы спасли меня, и теперь я должен отдать вам долг жизни. Теперь это дело чести.
Фабрис, был, мягко говоря, удивлён. Впрочем, от себя такого решения я тоже не ожидал. Обычно я старался поступать согласно разуму, а тут просто отдался чувствам. Но у меня был ещё один принцип: быть верным своему слову. Пока ошарашенный Фабрис смотрел на меня, то я быстро надел на себя шлем и схватился за висящую на поясе саблю. Фабрис что-то попытался возразить, но я оттолкнул его и сделал шаг на мост. Доска отозвалась глухим стуком, и одинокий язычник поднял голову, смотря на меня.
Теперь я был гораздо ближе к ватанийцу, который держал свои мечи на плечах. Воин и вправду был стар — его седая борода лежала на груди. Мужчина был высок и крепок в плечах. Одежда его была сшита из звериных шкур. Грудь старика защищал крепкий панцирь, набранный из прямоугольных бронзовых пластин. Бронзовые наручи закрывали его предплечья, а за спиной он держал круглый деревянный щит. Старик смотрел на меня спокойно и даже с некоторым безразличием. Казалось, что он не воспринимал во мне противника. В
