мать некогда гремела в академических кругах, и её до сих пор хорошо помнят в Академии наук. Легенда приписывает Гертруде Салазкиной крылатые слова, сказанные на одном из больших учёных собраний лет сорок назад: «Философия – это мозг всех академических наук». Тогда один из учёных спросил: «А математика?»
«Математика – это почки», – уверенно ответила Салазкина, удивив авторитетное собрание.
«А какая наука, простите, исполняет роль гениталий?» – поинтересовался кто-то.
Что конкретно ответила Гертруда Салазкина, доподлинно неизвестно. На сей счёт существуют в академических кругах разные версии. Одни рассказывают, что назвала кибернетику. Другие утверждают, что генетику. Более правдивой выглядит версия о теологии. За Гертрудой ходила слава воинственной атеистки и ненавистницы церкви. Теологию она тогда считала реакционной буржуазной наукой, в приверженности догматам которой подозревала всех, кто не разделял её собственные взгляды. Жизнь испортила многим, пока её каким-то чудом, не иначе как ниспосланным самим Богом, не спровадили на пенсию. Академик Салазкина, одним словом, наводила шорох в академических кругах.
Валя был другим. Совершенно беззлобный человек, на котором некоторые вымещали злость за его воинственную родительницу. Естественно, уже после того как та ушла на пенсию. Но большая часть коллектива сочувствовала этому маленькому человечку с простоватым лицом и невнятной речью. К международным отношениям Валя не имел ни малейшего касательства и даже никогда не был не то что за границей, но даже за пределами МКАД. В силу скромных умственных способностей преподавать точные науки Валя Салазкин не мог, и добрые люди пристроили его куда попроще – к гуманитариям. Не в шофёры же его было отдавать, всё-таки сын академика.
Обычно на своих занятиях доцент Салазкин пересказывал просмотренные накануне телевизионные передачи – ток-шоу, где мартышки беснуются и орут друг на друга как резаные. Со студентами у Валентина получались занятия навроде политинформаций. Им это, конечно, не нравилось, но спасала беззлобность преподавателя. Валя Салазкин не то что двойки, даже тройки и четвёрки не ставил. Важно было просто заучить несколько фраз, таких как «мы наконец встали с колен», «идти стройными рядами мешает пятая колонна», «лодку раскачивают, а партия всегда права». Во время мартышкиных баталий на ТВ недвусмысленно говорилось о том, кто раскачивает лодку, кто прав, а кто виноват. Посмотри зомбоящик накануне экзамена, и пятёрка у тебя в кармане.
Преподавательским кредо доцента Салазкина, можно сказать, была великая идея Дарвина – стереть в интеллектуальном плане различия между мартышками и людьми. Он хоть и обличал майдан на своих занятиях, но, по сути, сам был рьяным революционером.
Коллегам наш международник жить не мешал. Разве что не надо было позволять ему говорить тосты на корпоративах – иначе приходилось слушать ахинею. Но где сегодня нет дураков? А этот хотя бы безобидный. Опять-таки, и враги, и друзья все его недостатки списывали на легендарную родительницу.
Хуже всего то, что Валя Салазкин был подкаблучником. И хотя в своей международной политике он вслед за известными телеведущими-мартышками любил порассуждать о засилье геев на Западе, самого его трудно было назвать мужчиной. Женщин он боялся как огня. Возможно, это пошло от его матери Гертруды, которая со своим деспотическим характером всю жизнь прожила без мужа и по сей день подавляла сына. Этим занималась и жена – огромная мужеподобная дама, по своим габаритам раза в два превосходившая Валентина. Воистину дети женятся на своих матерях. Разве что имена и профессии у женщин были разные.
Жену Салазкина звали Офелией. Принадлежала она к сфере искусства – в музыкальном театре не то пела, не то играла на арфе. И активно подрабатывала на чиновничьих вечеринках. По сравнению с женой Валя зарабатывал сущие крохи и по дому делал всё, что обычно достаётся женщинам. Мать и жена только командовали нашим учёным-международником: пойди да принеси! Зовёшь Салазкина поиграть в бильярд после работы или на футбол, а он в ответ: «У меня дома бельё не стирано, ребёнка надо из садика забрать, дочку тороплюсь отвести на балет, а ещё нужно успеть купить продукты и сварить борщ…»
Если прежде Гертруда Салазкина считалась рьяной атеисткой, то теперь обратилась в ортодоксальную верующую. Офелия тоже. Может, именно их бесконечные посты и ограничения так изматывали Валентина. Вдобавок ко всему обе женщины верили в потусторонние силы – всякие там сглазы, наговоры и предсказания. Даже дочь Салазкина, пребывавшая в подростковом возрасте, говорят, была с заморочками, под стать бабке и матери. Таков был рок нашего несчастливого доцента…
Женщины в институте, особенно из числа феминисток, вроде бы и восхищались Салазкиным, который наряду с оголтелым дарвинизмом, безропотным послушанием и своими заботами стирал грани между полами, но всё же, зная Валину зарплату, тянулись к другим мужчинам. Иногда только спрашивали совета нашего международника о том, где лучше покупать колготки для детей и как приготовить тесто.
Когда ректор распорядился с целью внеучебной работы открыть для учащихся института секции или что-то вроде того, бухгалтер Геродонт Иванович Бутылкин предложил заняться академической борьбой, а наш специалист по международным отношениям выступил за кружок кройки и шитья. И добавил: «Без умения пользоваться швейной машинкой не может обойтись ни один современный человек!» Со стороны это выглядело весьма забавно. Особенно когда после этого Валя шёл к студентам и на своих политинформациях обличал ЛГТБ-сообщество.
– А у него точно есть жена? – поинтересовался после одного из совещаний Геродонт Бутылкин.
Валю Салазкина, может, и не любили, но по-человечески сочувствовали ему. Люди у нас работали хорошие, не злые.
3
Без порядочности в нашей сфере никак. Поэтому в Папуассии всё, что просили, я купил. Привёз необычные подарки не только коллегам, но и друзьям, и соседям. Разумеется, себя тоже не забыл. Всё же котека – редкий предмет. У нас его днём с огнём не найдёшь. Всем сувенирам сувенир. И, знаете, женщинам тоже интересно. Когда надеваешь котеку, сначала они испытывают шок, но потом приходят в восторг! Выбирал не только большие, но и красивые. Кашкину, как он и просил, привёз с перьями и камнями. Из-за этого на таможне в Домодедове были проблемы. Долго пришлось объяснять, что это такое. Погранцы привязались к камням и под предлогом отсутствия декларации пытались утащить пару котек для себя. Какое безобразие! Но всё же ценой неимоверных усилий ценный груз я отстоял – сказал, что столь необходимые в жизни аксессуары везу для работников Минобра.
Шуйскому досталась, может, и не самая большая котека, зато с мехом кускуса. Я объяснил, что такая полагается только верховному жрецу и знатным вождям. И надевать её можно даже зимой – не замёрзнешь!
А вот Бучева высказала своё «фэ»!
– Могла быть и побольше. Боюсь, моему молодому человеку
