В путевых заметках год спустя она проводит аналогию между моментом творения и Лондонской выставкой 1851 года, назвав ее новым призывом Бога ко всем народам на Земле: впервые с нулевого года «прийти и показать, что они сделали с тем капиталом, который получили в начале начал»7.
Шведский стенд находился в средней галерее, напротив русского. Если верить каталогу выставки, ни в том ни в другом творения Нобелей не показывали, однако они прекрасно вписались бы в шведский стенд среди образцов железной руды, позолоченных ножей для бумаги и тарелок с видами Королевского дворца. Бремер устыдилась за родную страну, решившую предстать «в простом пастушеском одеянии».
Единственный «шведский» продукт, достойный упоминания, она обнаружила в огромном американском павильоне. Это был тепловой двигатель – детище Джона Эрикссона, ньюйоркца шведского происхождения. О тепловой машине Эрикссона Бремер услышала от знакомых шведов в Нью-Йорке. Идея использовать в двигателе нагретый воздух вместо пара показалась ей гениальной. Того же результата можно было достигнуть, используя куда меньше горючего и, по ее словам, с гораздо меньшим риском взрыва. И вот двигатель Эрикссона впервые выставляют в Европе, хвасталась Бремер, разразившись панегириком на 150 строк, восхвалявшим гений Джона Эрикссона. Скоро пар уйдет в историю. Бремер слышала, что Джон Эрикссон пообещал вернуться в Швецию, если его изобретение окажется удачным8.
Джон Эрикссон, которому на тот момент исполнилось сорок восемь лет, сам в Хрустальном дворце не присутствовал. Фредрике Бремер и прочим заинтересованным лицам пришлось общаться с его представителем в витрине № 146. Если ее пути где-то и пересеклись с путями братьев Нобель, то скорее всего именно там. Ведь тепловой двигатель Джона Эрикссона являлся главной причиной предстоящей поездки Альфреда Нобеля через Атлантику.
Когда Всемирная выставка в Лондоне завершилась, Джон Эрикссон был удостоен почетного третьего места в одной из номинаций, однако не за тепловой двигатель, а за барометр с встроенной сигнализацией.
* * *
25 февраля 1852 года Альфред Нобель покинул Ливерпуль. В Америку он отправился тем же путем, что и большинство мигрантов из Европы, которые в те времена массово устремлялись на поиски удачи по другую сторону Атлантики. Однако он путешествовал совсем в других условиях. Эмигранты, спасавшиеся от нужды, теснились на переполненных парусных судах, которым требовалось пять-шесть недель, а то и более, чтобы добраться до Нью-Йорка. Инфекционные заболевания и питание протухшими продуктами обычно уносили по пути немало жизней. Молодой Альфред плыл на судне Arctic – бриллианте среди новехоньких колесных пароходов судоходной компании Collins Lines. Пароходы совершили революцию в морском сообщении через Атлантику. Во время перехода в Европу в том же месяце роскошный корабль Arctic побил рекорд скорости, газеты восхищались им за то, что он пересек Атлантику всего за девять дней и 17 часов9.
Юного Альфреда, путешествовавшего в салонах, где стены украшали панели из полированного дерева благородных сортов, ждала весьма приятная поездка, особенно учитывая тот факт, что сезон закончился и судно отнюдь не было переполнено. В меню завтрака указывались такие деликатесы, как телячья печень и голубь, а девять штатных поваров взяли на себя заботы о том, чтобы и прочие четыре приема пищи в день соответствовали уровню лучших ресторанов Нью-Йорка. В перерывах пассажиры, удобно устроившись в кресле, могли убивать время за игрой в карты и дегустацией изысканных вин и шампанского.
Вероятно, весь этот комфорт стал причиной удивления поэта Альфреда тем, что «огромный Океан» оказался совсем не таким большим, как он его себе представлял10.
Статуя свободы еще не украшала Нью-Йорк, да и особого контроля иммиграционной службы не существовало11. Суда причаливали вдоль пристаней Манхэттена где попало и выпускали своих пассажиров, едва пройдя первый форт Нью-Йорка – серо-желтый замок Касл-Гарден, расположенный у южной оконечности острова. Именно здесь, в Касл-Гардене, полутора годами ранее давала свой знаменитый концерт «шведский соловей» Йенни Линд, которой рукоплескали тысячи восторженных слушателей. Мировая звезда Йенни Линд все еще находилась в тот момент в США. Следующей весной она снова вызвала ажиотаж в Нью-Йорке, дав несколько завершающих концертов в Метрополитен-холле. Публицисты приходили в ужас от лихорадки по Линд – от шляпок и шапочек «под Йенни Линд», а также устриц, продаваемых в Нью-Йорке под брендом «Йенни Линд»12.
Причал Collins Lines находился в западной части Манхэттена, на уровне Гудзон-парка. Когда капитан Люс передал портовым властям список пассажиров, графа «умершие во время поездки» пустовала. Альфред Нобель числился под номером два. Либо капитан что-то не расслышал, либо Альфред солгал о своем возрасте и своих планах. В бумагах указывалось, что пассажиру «Нобельсу» двадцать лет, проживает он в России и прибыл в США с целью поселиться там13.
Часы показывали шесть утра, Нью-Йорк только что проснулся. Носильщики стаскивали по трапам чемоданы и сундуки, выгружалась и отправлялась в нью-йоркские редакции почта с последними новостями из Европы.
* * *
В течение всего XIX века США постепенно расширялись на запад. В 1845 году 26-м и 27-м штатами стали Техас и Флорида, затем к ним добавились Айова, Висконсин и Калифорния.
С появлением новых штатов все более обострялась тема рабовладения. Вскоре вопрос встал ребром. Во время пребывания Альфреда Нобеля в США вышла книга Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», публиковавшаяся до этого в виде романа-фельетона в журнале сторонников отмены рабства. Книга о добром и честном дяде Томе стала самым продаваемым романом столетия и вызвала настоящий взрыв в дебатах о рабстве. Когда будущий президент США Авраам Линкольн много лет спустя повстречался с писательницей во время американской Гражданской войны, он обронил следующую реплику: «А, так вы и есть та маленькая женщина, которая написала книгу, вызвавшую эту большую войну? Садитесь, пожалуйста!»14
Хотя Альфред Нобель очень интересовался литературой, мы не можем с уверенностью сказать, заметил ли он этот, только что вышедший роман и его острую политическую направленность. В библиотеке, оставшейся после его смерти, нет ни одного произведения американской литературы. Шведский инженер и изобретатель, ради встречи с которым он прибыл, Джон Эрикссон, был бескомпромиссным противником рабства, который не мог «представить себе большего зла, чем желание одного жить за счет рабского труда другого». Однако Джон Эрикссон был типичным трудоголиком и не был охоч до развлечений. Вряд ли он тратил время на чтение романов, особенно весной 1852 года15.
Джон Эрикссон, или «капитан Эрикссон», как его величали американские коллеги, прожил в Нью-Йорке тринадцать лет, получив в 1848 году американское гражданство. Его дом и контора располагались в доме 95 по Франклин-стрит в южной части Манхэттена. В свое время эти кварталы считались фешенебельными, однако деградировали, после того как многие состоятельные семьи перебрались на север. Теперь большинство обитателей южного Манхэттена составляли недавно иммигрировавшие ирландцы.
