ведут быка. Животина мерно шагала за человеком. Домашнюю и тихую буренку этот зверь напоминал слабо, под его кожей бугрились и переваливались огромные мышцы.
Быка подвели к моему прадеду, волхву Триглава, и веревку пропустили между ног зверя, склоняя голову перед человеком.
В руках родича сверкнул длинный и острый нож; удар куда-то за голову быка — и острие входит в его тело на всю длину.
— Му-у-у, — раздалось над поляной, и у зверя сначала подогнулись передние ноги, а после и задние.
Помощник, который вел быка, толкает его в правый бок, и животное заваливается на левый.
После волхв наклоняется, достает крепко засевший нож. Вновь удар, вскрывающий артерию животного. Его кровь хлещет в заботливо подставленную огромную золотую чашу и наполняет ее.
Жрец Триглава поднял чашу и зычным, совсем не старческим голосом произнес:
— Жертва принесена, бог ее принял.
— А-а-а-а, уа-а-а, — над рощей понеслись радостные голоса.
Из толпы вышли семеро мужиков и подхватили быка, вынося его из рощи. Вечером после завершения обряда будет праздник, на котором бычка и поджарят: не каждый день более сотни мальчишек становятся мужами, есть что отпраздновать.
А сейчас все лишние покинут рощу и капище бога. Остались только мы и помощники волхва, а также сам волхв. Посвящение перед богом весьма личное и интимное дело, лишних не должно быть.
Нас здесь больше сотни, и, если на каждого будут тратить по пять или десять минут, день обещает быть долгим, очень долгим.
После того как все разошлись, мы, собрались напротив храма. Само капище было на возвышенности и было окружено высокой оградой. И представляло из себя, строение с небольшой башней. Перед храмом была небольшая площадка, к которой вели две тропинки с разных сторон. На площадке и разместился мой прадед, волхв Триглава, возле большого алтарного камня.
— Поднимайтесь по одному, — объявил он.
Все мялись и оглядывались, у меня уже мелькнула мысль пойти первым. Но незнакомый парень собравшись с духом, шагнул вперед. Вот он рядом с моим родичем, который дает ему испить из небольшой серебряной чаши, а после что-то говорит, и парень идет в капище. Спустя десяток минут он возвращается, и следующий из нас шагает вперед. Так и потянулось томительное ожидание.
Спустя час всем стоять надоело, и все принялись рассаживаться на траве. Те, кто прошел испытание, уходили в сторонку ближе к деревьям и о чем-то шептались.
Неожиданно, глаза начали слипаться, меня потянуло в сон.
— Яр, яр, — меня начали дергать за плечо.
— А, э-э-э, — я открыл глаза и потянулся. Рядом стоял Дален.
— Ты что, уснул, что ли?
— Да, вот глаза только прикрыл, — я потянулся еще раз.
— Иди, давай, а то весь народ почти прошел. — Он кивнул на оставшихся парней.
Действительно, с десяток человек осталось.
Поднявшись и отряхнувшись, я подошел к толпе. За мной даже пару человек встало, не я один видимо задремал.
Дождавшись своей очереди, поднялся на площадку.
Приняв чашу из рук родича, я одним глотком ее опорожнил.
Не знаю, что это была за жидкость, но отдавала она разнотравьем и медом, сладкая.
— Поприветствуй нашего бога Триглава, ибо мы идем от его корня и от корня его детей.
Родич подтолкнул меня в сторону капища.
Пройдя пару шагов, я оказался во внутреннем дворике, стены капища были украшены искусной резьбой. Я видел изображения зверей, рыб и людей, все было просто мастерски вырезано, они были словно живые, готовые сойти со стен.
Перешагнув порог, я оказался в царстве полумрака.
Напротив меня стоял идол Триглава. Деревянный столб с вырезанным изображением нашего бога. Это был воин; на голове его красовался шлем с тремя личинами, они были словно три лица. Одет он был в кольчугу, а за поясом висел меч, на котором и покоилась одна из рук. Сверху через проем лился свет, словно прожектор, освещая идола.
С трех сторон он был укрыт полотнищами сиреневого оттенка, а вот то, что крылось за ними, было трудно разглядеть, но я все-таки смог и увидел блеск золота и серебра, монеты, которые, как ковер, застилали пол, а сверху лежали разные сосуды из драгоценных металлов и много разного оружия, топоров и мечей, украшенных драгоценными каменьями.
Атмосфера в капище была тиха и спокойна, умиротворяющая, словно здесь остановилось время, и никуда не надо было спешить, благостно.
Было хорошо и приятно. Я прикрыл глаза и просто наслаждался, вдыхая воздух.
Открыв глаза, я взглянул на Идола и поклонился.
— Приветствую тебя, мой пращур Триглав, от имени своего.
Выпрямившись, я узрел, как из истукана выплывает фигура, сначала словно призрачная, едва видимая, но постепенно полностью воплощающаяся в нашем мире.
Передо мной предстал исполин высотой более трех метров. Он подавлял силой, которая от него исходила. Она, казалось, разливалась по всему помещению. У меня сперло дыхание, я не мог вздохнуть и протолкнуть воздух в легкие. Исполин был словно копия стоящего истукана, но все же отличался.
Его мощь словно заставляла согнуться и отвести взгляд от его горящих зеленым светом очей, которые были видны в прорезях личины. Меня трясло, а колени и вовсе подгибались. Но я продолжал держаться и стоять, хотя от его силы меня всего и скособочило. И когда казалось, что тело меня подведет, и я рухну на пол, изнутри меня словно раздался рык.
Я человек, я рожден человеком.
Силой меня не наполнило и уверенности совсем не придало, но вот упрямство и гордость взыграли. Потеряю сознание, сдохну, но не согнусь.
А Триглав размял плечи и словно пришел в себя. Буйство его незримой силы начало стихать в храме. Она уже не лежала столь тяжелым грузом на моих плечах, я мог вздохнуть.
— Службу, сослужи мне, — его голос заставил меня вздрогнуть.
Мыслей в голове и вовсе не было, я все еще пытался прийти в себя.
А он словно не замечал этого, продолжил говорить.
— Вера и кровь наша, должна жить. Сделай это, я возлагаю на тебя эту ношу.
Все вопросы, которые у меня возникли, застряли в глотке.
— Ежели не исполнишь волю мою, будешь наказан ты и весь твой род. Будете духами неприкаянными по земле бродить, не в праве вмешаться в жизнь людскую, покуда земля наша стоит и не утопла в огне.
Его личина на шлеме была словно живая и показывающая все его эмоции, это не была обычная железная маска для защиты лица.
Это, это же война, борьба и кровь, мелькнула у меня мысль. Ведь Европа никогда не была особенно мирным местом.
— Почему? — я еле смог вымолвить.
— Сын, мой сын
