на первом месте: «Того же году был на Москве наместник князь Василей Шуйский, а князь Велики тогда был мал» [126]. Минует 68 лет, и другой Василий Шуйский воспользуется Смутой, получит царскую корону. Но в 1538 г. временщик еще не мог позволить себе этого. Понимал, что рискует получить мощную конфронтацию со стороны других бояр, Церкви, всего народа. Но ребенок-государь до поры до времени не мешал ему. Обеспечивал легитимное прикрытие власти. А постепенно люди привыкнут, что главный в стране — Василий. Вот тогда можно организовать с Иваном какой-нибудь несчастный случай. И великим князем станет его «родственник».
В сентябре 1538 г. состоялась традиционная поездка в Троице-Сергиев монастырь, но маленького Ивана сопровождали уже не мать и прежнее окружение, а Шуйские со своими клевретами. Хотя на самом деле с государем совершенно не считались. Впоследствии Иван Грозный вспоминал, что их с братом Юрием даже кормили плохо, «яко убожейшую чадь», а то и забывали дать поесть, «какой только нужды не натерпелись мы в одеже и в пище! Ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми» [127]. Зато победители вовсю вознаграждали себя.
Пострадали не только Телепнев с Аграфеной, но и другие приближенные Елены Васильевны, их состояния достались заговорщикам. Они ограбили и богатства самой государыни, захватили конфискованные ею владения Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого. Иван Грозный в 1564 г. перечислял Курбскому: «И чего только они не наделали! Сколько бояр, доброжелателей нашего отца, перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них! Казну матери перенесли в большую казну и при этом неистово пихали ее ногами и кололи палками, а остальное разделили между собой. А ведь это делал дед твой, Михайло Тучков» [127].
Но отвлекаться на оборону страны новым правителям не хотелось. Сами они опасались выпускать из рук московские рычаги власти. Боялись и доверять командование другим воеводам. Обеспечить мир решили иначе. Крымскому Сахиб Гирею предложили заключить союз. За это обязались «не воевать Казани», а в Крым посылать регулярные выплаты «подарков», хотя татары называли их без обиняков, данью. Но это не дало ничего хорошего. Шайки крымцев все равно безобразничали на южных границах. А казанцы даже не стали продолжать переговоры, начатые при Елене Васильевне. Обрадовались, что государевы рати на них не придут, и ринулись на Русь. Грабили окрестности Нижнего Новгорода, Мурома, Мещеры, Вятки, Перми. Нападали даже на районы, которые считались внутренними и безопасными, — возле Вологды, Устюга, Тотьмы, Кинешмы, Костромы.
Но по мере этих безобразий стало возмущаться само боярство. Одни видели в Шуйских злодеев и узурпаторов. Другие оказались обиженными при новых назначениях. Недовольных возглавили два человека, совершенно не похожих друг на друга. Митрополит Даниил был духовной опорой и прежнего государя, и Елены, ревностным поборником Самодержавия. А князь Иван Бельский грезил о реформах по польским образцам, сам был изменником, сносился с Сигизмундом, и из тюрьмы его освободили только Шуйские. Но сейчас они стали для Бельского персональными соперниками, а откровенные хищничества и грубейшие политические просчеты ему очень не нравились. Он и митрополит стали союзниками.
Иван Бельский был популярен среди знати. А Даниил по своему положению имел постоянный доступ к великому князю. Он привлек на свою сторону Мишурина, ближнего дьяка маленького Ивана. То есть личного секретаря, у него хранилась печать государя. Бельский и митрополит начали в обход Шуйских проводить на важные должности своих людей. Готовили документ, Даниил приносил его во дворец. Иван подписывал, Мишустин ставил печать. И всё — указ государя! Бельский хотел вот так, потихонечку, расставить своих помощников на ключевые посты. И в один прекрасный момент на первом месте окажутся уже не Шуйские, а Бельские.
Но Василий Шуйский не намеревался делиться властью ни с кем. Узнал, что без него подписывают указы, перехватили влияние на державного ребенка, и разъярился. Временщики обошлись даже без формального согласия государя. От имени «наместника московского» и Боярской думы они осенью 1538 г. круто разгромили оппозицию. Иван Грозный вспоминал: «А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея Ивановича, и его сторонники, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, на этом дворе захватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при нашем отце и при нас, и, опозорив его, убили; князя Ивана Федровича Бельского и многих других заточили в разные места; подняли руку и на Церковь: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение, и так осуществили свои желания и сами стали царствовать» [127].
Правда, Василию Шуйскому «царствовать» уже не довелось. В разгар расправ над противниками он вдруг скончался. Может быть, пожилого боярина отправили на тот свет вспышки собственного гнева и нервные встряски. А может, отомстили сторонники Бельских. Преподнесли ему такой же «подарочек», как он для Елены Васильевны. К вершине власти выдвинулся его брат Иван.
Глава 7
Заложник временщиков
Иван Васильевич Шуйский очень отличался от своего старшего брата. Он не был политиком, не вынашивал далеко идущих амбициозных планов. Он был просто вором. Принялся выгребать из государственной казны золото и серебро, «будто детям боярским на жалованье». «Отмывая» украденные ценности, их переплавляли в чаши, кувшины, на которых ставили фамильное клеймо Шуйских. Иван Грозный описывал: «Бесчисленную казну нашего отца и деда забрали себе и наковали себе из нее золотых и серебряных сосудов и надписали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние» [127].
Чтобы облегчить подобные махинации и вывести свою власть из-под какого бы то ни было контроля, Шуйские подправили законы. Отныне приговоры Боярской думы приобрели равную силу с указами великого князя. Очевидно, по примеру Литвы и Польши, где сенат мог распоряжаться без короля и даже вопреки его воле. Ну а в Думе решения диктовал Иван Шуйский, получив возможность обходиться вообще без государя. Юного Ивана Васильевича низвели до уровня декорации — показать на торжествах, посадить на приемах. Временщик относился к нему как к пустому месту. Воспоминания Ивана Грозного сохранили яркую сцену, как они с братом играют, а Шуйский по-хозяйски заходит в спальню, разваливается, облокотясь на царскую постель и взгромоздив сапог на стул. «А на нас и не смотрит — ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ» [127]. Просто задумался о своем и не обращал внимания на такую мелочь, как детишки, копошившиеся на полу.
Другие Шуйские
