тракте виднелось множество следов ног, копыт или тележных колёс, но следопыт из Элмерика был никудышный, да и откуда бы? Он родился и вырос в городе, а странствовать предпочитал по большим дорогам и людным селениям — там больше платили.
— Далеко ли собрался маленький чаропевец? — окликнул его знакомый голос.
Ещё не обернувшись, Элмерик знал, кого увидит.
— Ллиун? Почему ты здесь? Я думал, ты спишь. Зима на носу всё-таки.
— Чаропевец потерялся, — лианнан ши, поравнявшись, зашагала рядом.
Прочие запахи тут же стали не слышны за ароматом спелых яблок. Наверное, именно так пахло лето.
— Вовсе я не терялся. Это остальные куда-то подевались.
— Может, надо лучше искать? — Ллиун с улыбкой склонила голову набок, отчего вид её стал озорным.
— Кстати, а ты никого не встречала? — Элмерик подозрительно прищурился: говорили, что младшие ши любят дурить людям голову, но на вопросы отвечают, если спросить прямо.
— Кого именно? — яблоневая дева выбежала перед ним и пошла спиной вперёд. Её ничуть не заботило, что она совсем не видит дороги.
— Ну, чародеев с мельницы.
— Ллиун спрашивает не просто так, — дева вдруг резко остановилась и коснулась его груди ладонью. — Кого ищет маленький чаропевец? Кого хочет увидеть? Не всех же разом? Каждый из них занимает какое-то место в душе маленького чаропевца, но это не равные части.
— Не стану спорить. Но какое отношение это имеет к тому, что все исчезли?
— Чаропевец грустит. Он жалеет себя, да? Никого больше не хочет пускать в своё сердце?
— Что за глупости ты несёшь?! — вспылил Элмерик.
— Если он не хочет слушать лианнан ши, может, он послушает себя? Откуда взялась эта ярость? Помнится, раньше её не было. Это из за горя?
— Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы ты могла судить, — буркнул бард. — Может, я всегда таким был.
Ллиун покачала головой. Порыв ветра отбросил назад её светлые волосы, явив взгляду острые, как у всех эльфов, уши, украшенные серьгами в форме серебристых яблоневых листьев. Руку она не отняла, и от её прикосновения Элмерик чувствовал, как в груди зарождается приятное тепло.
— Спрашивать нужно себя. Лучшего ответа никто не даст.
Они стояли друг напротив друга, и бард не мог отвести взгляд от её зелёных глаз — слишком проницательных. Ллиун словно поймала его в крепкие сети и удерживала, не давая ни отойти, ни приблизиться. Элмерик откуда-то знал, что она не причинит ему вреда и отпустит, если он попросит, но не спешил освободиться, прислушиваясь к странным ощущениям. Тепло, зародившееся в груди, разливалось по всему телу, заставляло дышать чаще, окрашивало румянцем щёки, порождая огонь страсти и стыдливое смущение, а вдобавок — желание жить. Элмерик понял, как именно лианнан ши заманивают своих жертв и почему люди идут следом не ропща, с улыбкой на устах, а даже когда умирают, то не чувствуют страха и боли. Только радость.
— Ллиун не смогла полностью исцелить тело. И душу тоже не сможет, — вздохнула лианнан ши. — Но подарить временное облегчение Ллиун способна. Дальше маленький чаропевец должен будет помочь себе сам.
— Но как? Я не понимаю…
— Нет снадобья, способного мгновенно склеить разбитое сердце, вернуть утраченное доверие или сделать так, чтобы беды не случалось вовсе. Но время течёт, и вода точит камень: песчинка за песчинкой. Прошлое уже случилось — этого не изменишь. Однажды оно превратится просто в память, потому что ничто не вечно под луной. Ни горе, ни счастье, ни лето…
— Ни горе, ни счастье, ни лето, — повторил бард, словно пробуя каждое слово на вкус. — Зачем ты всё это мне рассказываешь?
— Мы умеем быть благодарными, — лианнан ши показала зажившее запястье. Новая кожа казалась светлой, почти прозрачной. Интересно, а что бежит в жилах у яблоневых дев: кровь или древесный сок? — Ллиун избавилась от своих оков и хочет, чтобы маленький чаропевец избавился от своих.
— Вряд ли это будет так просто, — не без зависти вздохнул бард. — Они весьма прочны.
— Признать, что они есть — уже немало. Многие живут, не понимая, что их сердце находится в плену заблуждений.
— Будь моя воля, я бы его вырвал и выбросил, — Элмерик горько рассмеялся. — Одни беды от этих чувств! Но я выдержу. А если нет, то…
— Я хочу услышать музыку маленького чаропевца, — перебила Ллиун. — Сейчас.
— Э-э-э… но я не взял с собой инструмент.
— Правда? — лианнан ши опустила глаза, и Элмерик увидел у себя под ногами чехол с арфой.
Он сбросил свой плащ, сел на него и жестом предложил Ллиун присоединиться. Теперь они сидели, соприкасаясь спинами, и лианнан ши склонила белокурую голову на плечо барда.
Элмерик коснулся пальцами струн. Сперва арфа пела тихо, будто нехотя пробуждаясь ото сна, но постепенно мелодия набирала силу. Вскоре бард так увлёкся, что совсем позабыл о Ллиун. Он играл для себя, пытаясь выплеснуть с музыкой все чувства последних дней: безумную радость и горькое отчаяние, затаённую боль и глупую надежду, страх одиночества и боязнь снова обжечься, подлетев к пламени слишком близко.
Мир засыпал, рассыпался и умирал, встречая неизбежную зиму. Небо затянуло тучами, снова пошёл снег. Он таял у Элмерика на руках и стекал по щекам прозрачными слезами, заметал дорогу, покрывая белой изморозью сухие травинки и опавшие листья. Природа застывала, на глазах погружаясь в поразительно красивый ледяной сон. Но никакой холод не может длиться вечно. Колесо обязательно повернётся вновь. После самой тёмной йольской ночи дни начнут расти, а ночи пойдут на убыль… всё это будет позже. А пока, замерев перед входом на тёмную половину года, барду нужно было прислушаться к себе, чтобы понять самое важное: в эти тяжёлые зимние времена тепло души особенно необходимо.
Неожиданно Элмерик услышал вдалеке голоса и перестал играть. По тракту шли люди. Сперва он не мог разглядеть их, но постепенно мгла рассеялась, и Элмерик узнал друзей.
Хохотавшая до слёз Розмари кидалась в Джеримэйна то ли
