огоньки, в небесах над головой догорала алая полоса заката. Он моргнул ещё — и под ногами зашуршали яркие листья, а с серого неба закапал мелкий осенний дождь.
Элмерику казалось, что они вообще стоят на месте, меняется лишь мир вокруг. Веретено в руке было единственным, что связывало эти зыбкие сны с реальностью, и бард сжимал его в руке так крепко, как только мог.
Неудачное гадание очень беспокоило его, и он осмелился спросить:
— Мастер Шон, скажите: ведь эта встреча не означает, что мы с Брендалин предназначены друг другу и этого никак не изменить? Я должен был увидеть во сне того, с кем наши судьбы связаны неразрывно. И теперь я опасаюсь… — он замялся, не зная, как продолжить.
Рыцарь Сентября насмешливо фыркнул из под маски:
— Меня ты тоже видел — и что? Не глупи, Элмерик, ты ещё не нашёл свой настоящий сон. Если хочешь, я могу помочь тебе отыскать его.
— Был бы весьма признателен, — поклонился бард. — И всё же… я вот чего не понимаю: Брендалин сперва не хотела со мной говорить, прогоняла даже. Потом вдруг пожелала оставить у себя. Чего она хочет на самом деле?
— Сейчас одного. Через миг — другого. Эльфы так устроены: они живут и думают иначе, чем люди, и их желания редко остаются неизменными. Сегодня тебя могут любить, завтра ненавидеть. Когда живёшь среди них, то быстро привыкаешь к переменчивости и перестаёшь принимать это близко к сердцу. Ветер тоже часто меняется, но мы же не обижаемся на него, правда?
— А мастер Каллахан? Он тоже эльф, но я не замечал за ним подобного легкомыслия.
— Потому что он особенный, — даже под маской было видно, что рыцарь Сентября улыбнулся. — Но даже это не делает его человеком.
Перед ними появилось поле, заросшее травами высотой в человеческий рост, и мастер Шон махнул рукой туда, где начиналась едва заметная тропка.
— Думаю, тебе туда.
— А вы? — Элмерик едва удержался, чтобы не вцепиться в его рукав. Ему было слишком страшно оставаться одному в этой жуткой, постоянно меняющейся мгле.
— У меня свои сны. Не знаю, увидишь ли ты сегодня что-то важное или нет, но, определённо, проснёшься там же, где засыпал. А это, согласись, уже неплохо.
— Даже если потеряю веретено?
— А ты не теряй, — рыцарь Сентября усмехнулся и, обернувшись чёрной птицей, взмыл ввысь. Вскоре его силуэт пропал в плотных облаках.
А спустя мгновение Элмерик очнулся в собственной постели. О ночных приключениях напоминали веретено, которое он всё ещё сжимал в руке, и саднящая ранка от хрустальной росы на пальце.
Солнце заливало комнату светом, непривычно ярким для коротких предзимних дней, в его лучах танцевали пылинки. Рассвет остался далеко позади, время шло к полудню, а это значило, что Элмерик опять проспал.
Бард вскочил, поспешно отбрасывая одеяло, запутался в рукавах рубашки, не сразу попал ногой в сапог, пятернёй пригладил встрёпанные кудри и скатился вниз по скрипучей лестнице, заранее предвкушая заслуженный нагоняй от наставника.
Внизу, к его удивлению, не оказалось ни души. Мельница казалась пустой. Ни голосов, ни шагов, ни звона посуды — ничего.
На кухне окна запотели от густого пара. В печи весело потрескивал огонь, в горшках бурлили жаркое и суп, а под столом подходило тесто для пирогов, заботливо укутанное полотенцем. На самом краю стола лежала раскрытая книга. Бард пробежался взглядом по строкам:
«Тем, кто будет с тобой, подари Слёзы Бригиты, сам же возьми в правую руку Дыхание Дракона для ясности рассудка, а в левую — длинный стебель плюща, что свяжет вас воедино», — прочёл он и призадумался.
Быть может, Розмари изучала защитные ритуалы, не отрываясь от готовки? Но кто разрешил ей принести книгу на кухню?
Элмерик ещё немного подождал, в надежде, что Розмари спустилась в погреб за соленьями и вскоре вернётся, но терпение закончилось прежде, чем хоть кто-нибудь появился.
Он продолжил поиски в библиотеке, но там, увы, тоже никого не оказалось. Лишь на стуле висела потёртая и порванная в нескольких местах куртка Джеримэйна: как будто он только что был здесь и всего мгновение назад вышел. Элмерик распахнул окно и выглянул во двор — тоже пустынный. Бард повертел головой, вдохнул почти весенний запах мокрой земли и захлопнул створки, морщась от досады. Куда же все подевались?
Стучаться в личные комнаты наставников он не решился. Оставалось лишь спуститься вниз и обойти мельницу по кругу.
Элмерик уговаривал себя, что, если и во дворе никого не окажется, это всё равно не повод бить тревогу. В конце концов, есть ещё подвал, а в подвале — хранилище. А ещё — Чёрный лес, в который можно отправиться… за дровами. Или нет, ввосьмером за дровами глупо. Ладно, значит, не за дровами. Мало ли зачем можно отправиться в лес? Вон когда искали Келликейт, все разбрелись кто куда.
Он побродил по двору, проверил конюшню — все лошади были на месте; на всякий случай заглянул в сарай и курятник, сам не понял зачем пересчитал кур. Потом вернулся в дом, спустился, наконец, в подвал, побродил там среди бочек и бутылей, провёл пальцем по полкам, оставляя в пыли витиеватые вензеля. Постоял возле незримой для обычного человека печати, запиравшей ход в хранилище (та выглядела нетронутой, но мало ли). Снова зашёл во все комнаты, кроме безнадёжно запертых, на этот раз даже постучавшись к наставникам. Ответа не было. Элмерик ещё пытался храбриться, но поджилки уже тряслись. Мысль, что пока он спал, тут случилось что-то ужасное, не давала ему покоя.
— Наверное, все в деревне. Встречают этого гостя… как его… Риган? Реаган? — произнёс он вслух, уже сам не веря в это.
Надев куртку и тёплый плащ, закрепил на плече застёжку, сунул за пояс флейту, взял арфу в чехле, подумав, положил за пазуху веретено и вышел из дома.
Дорогу, ведущую к Чернолесью, развезло. Сапоги утопали в жидкой грязи, остатках почерневшего талого снега и лошадином навозе. На
