удивляло.
В санатории я также встречалась с больными, которые находились в индонезийских лагерях. Их организовывали японцы. Оказывается, концлагеря во время Второй мировой войны были не только у нацистов.
До войны Индонезия была голландской колонией. После того как Голландию оккупировали немцы, японцы вторглись на эти территории и создали там концлагеря для европейцев – голландцев в основном. Выжившие в этих лагерях рассказывали, что японцы были такими же жестокими, как и немцы.
У еврейского народа сильно развито чувство общности. К пациентам евреям постоянно приезжали гости из близлежащих городов. Я помню, это вызывало зависть у тех, кто не был евреем. В частности, помню случай с еврейской девочкой, у которой были серьезные проблемы с легкими. Ее историю узнали члены еврейской общины, располагавшейся неподалеку. Они тут же предложили оплатить операцию, которую ей нужно было делать в Швейцарии.
Операция не помогла. Ничто не могло спасти жизнь девушки. Но те самые люди, которые заплатили за операцию, ухаживали за девушкой до конца ее короткой жизни. Потом они же похоронили ее.
Алсмер, соседний город, не оставлял вниманием пациентов санатория. Его жители даже устраивали для нас различные развлечения. Я помню концерты, которые они готовили специально для нас, чему мы были очень рады.
Мне потребовалось три года, чтобы почувствовать себя так хорошо, чтобы я захотела покинуть санаторий. Только через год после моего поступления моя пищеварительная система снова стала нормально функционировать. До этого я вообще не могла набрать вес. Но я боролась за выживание. Помню чувство победы, когда мой вес снова превысил пятьдесят фунтов. От радости я поспешила написать тетке в Англию, чтобы сообщить ей о своем достижении.
Спустя еще два года я стала много думать о том, чтобы покинуть санаторий и вернуться к нормальной жизни. Директора санатория не хотели меня отпускать, так как считали, что я еще не готова к бытовым проблемам. С другой стороны, я едва могла терпеть изоляцию от мира. Каждый новый день становился для меня мучительным. Сначала я была заключенной в лагерях, потом моим тюремщиком стала болезнь. Мне просто было достаточно.
Время, которое мне понадобилось, чтобы оправиться, показывает всю ту жестокость, с которой с нами обращались в Берген-Бельзене. Мне потребовалось много усилий и терпения, чтобы восстановиться. Мне пришлось пережить глубокие психологические травмы – потеря близких, гибель друзей, годы в неволе, страдания и унижения. Воспоминания о моем пребывании там как будто бы физически опустошили мои тело и душу – ужас никак не мог оставить меня в покое.
В то время я поддерживала переписку с медсестрой, которая жила с нами, когда ухаживала за моим младшим братом, умершим маленьким от болезни сердца. Столкнувшись с нежеланием руководства санатория выпустить меня, она заявила: «Я дипломированная медсестра, и если я не могу сама ухаживать за Нанетт, то кто?» Вот так меня и отпустили благодаря ей. На прощанье напомнили, что мне нужно отдыхать утром и днем. Частый отдых должен способствовать моему быстрому выздоровлению.
Чтобы убедиться, что со мной все в порядке, медсестра показала меня двум независимым специалистам. Оба врача сказали мне то, что я хотел услышать: «Нанетте нужно вернуться к нормальной жизни, покататься на велосипеде, подышать свежим воздухом полей и снова попытаться быть счастливой».
Я не могла поверить, что наконец-то смогу жить свободно. Какая замечательная новость! В мае 1948 года я переехала жить к медсестре. Она жила с мужем и малолетним сыном. Они жили в сельской местности, в живописном месте, где я могла гулять по лесу и кататься на велосипеде. Их дом на самом деле был огромным замком. И после всего этого времени жизни на людях я была счастлива, что у меня появилась собственная комната.
Муж медсестры совсем не был доволен, что я появилась у них в доме. Он почти не разговаривал со мной. Он был набожным лютеранином, каждый день после обеда читал Новый Завет. Они ходили в церковь каждое воскресенье и всегда хотели, чтобы я сопровождала их, чтобы играть на пианино. Это предложение я всегда вежливо отклоняла. Но в целом медсестра была очень мила со мной и всегда брала меня с собой на прогулки. Я очень благодарна ей за то, что они приняли меня и позаботились обо мне. Ее поддержка была для меня решающей в то время. Она давала мне силы продумать и запланировать будущее.
У медсестры мне стало лучше. Но я не могла оставаться там бесконечно – это просто не вариант. Я переписывалась со своими родственниками в Англии, и однажды они попросили меня переехать к ним. Они решили, что это хороший вариант. В конце концов, они были единственной родней, которая у меня осталась.
В декабре 1948 года я поехала в Англию, чтобы провести шесть недель с моими дядей и тетей. Мы хотели посмотреть, хорошо ли я приспосабливаюсь к их образу жизни. Затем я вернулась в Голландию, чтобы провести еще несколько месяцев с бывшей медсестрой моего младшего брата. Эти несколько месяцев стали последними, которые я провела в Голландии.
Я переехала в Англию раз и навсегда в апреле 1949 года. Собиралась начать там новую жизнь. Мой чемодан был практически пуст. После того кошмара, в котором я жила в Берген-Бельзене, мне пришлось начинать жизнь с нуля. Да, Голландия – моя родная страна, страна, в которой я счастливо жила со своей семьей и о которой храню сладкие воспоминания раннего детства. Но именно в Голландии я была арестована. Здесь начался самый страшный период моей жизни. Это страна, которая забрала у меня все. Теперь я была здесь без семьи, без всех тех, кого любила.
Остаток жизни мне предстояло прожить в другой стране. Я не знала, что дальше будет со мной. Но я была полна решимости бороться за свое будущее. В конце концов, я проделала весь этот путь не для того, чтобы сдаться теперь.
9. Новая жизнь в Англии
Я приехала в Англию, чтобы начать все сначала. Мне было всего двадцать лет, но шесть из этих лет у меня отобрали. У меня просто не было шанса насладиться нормальной здоровой юностью. Со времени оккупации Голландии я почти девять лет прожила в страхе и беспокойстве. Почти половина моей жизни оказалась исковеркана нацистской идеологией.
Теперь, не испытав, по сути, подросткового возраста, мне нужно было войти во взрослую жизнь. В одночасье мне пришлось перестать быть ребенком и вести себя зрело. Теперь я сама планировала свое будущее. Больше всего меня беспокоили
