– Я, правда, не знаю, насколько этот отчет полон, – добавил Джон, когда они вышли к лестнице. – Почему-то мне кажется, Драммонд приказал своим людям скрыть по крайней мере некоторые факты.
– Наверное, ты прав, – согласился Квентин. – Это обычная практика, когда детали расследования намеренно не разглашаются, во-первых, чтобы сразу отсеивать подражателей, а во-вторых, чтобы быстрее выявлять сходные преступления.
– Не исключено, но я склонен полагать, что в данном случае было еще и «в-третьих»…
– Какое же?
– Личные мотивы.
– Ты становишься слишком мнительным, – рассмеялся Квентин.
– Вовсе нет, – возразил Джон. – Поверь моему опыту: я провел достаточно деловых переговоров, чтобы сразу распознать человека, который намерен конкурировать со мной на своих условиях. Драммонд очень хочет, чтобы это преступление раскрыли его люди. Ради этого он готов буквально на все. С него станется скрыть от меня часть информации хотя бы для того, чтобы получить преимущество в этой гонке.
– Ты считаешь, в этом виноваты его политические амбиции?
– Не только. По складу характера Драммонд терпеть не может проигрывать.
– Ну что ж, – сказал Квентин, – я думаю, эту проблему нам удастся решить. Кстати, придется быть очень осторожными, чтобы не затруднить официальное расследование.
– Я понимаю это не хуже тебя, – буркнул Джон.
– И не только нам, – продолжал Квентин. – Твоей Мэгги тоже придется действовать очень аккуратно, если она собирается работать сразу на две стороны.
– После того, что сейчас произошло, я вообще не уверен, захочет ли она нам помогать, – неохотно признал Джон.
– Захочет, – уверенно сказал Квентин. – Хотя желание как таковое здесь вовсе ни при чем. Если я не ошибаюсь, Мэгги Барнс считает, что должна помогать нам.
– Мне это не нравится, – сказал Энди, вертя в руках клочок бумаги, аккуратно упакованный в прозрачный пластиковый пакет для вещественных доказательств. – Очень не нравится! Послушай, Джен, ты уверена, что записки не было в машине, когда ты вернулась в участок после обеда?
– Совершенно уверена, – ответила Дженнифер. – Ее подсунули, пока моя машина стояла на стоянке, – это точно. Похоже, полиция не в состоянии охранять самое себя, не говоря уже о простых гражданах!
Ее несколько легкомысленный тон не обманул Энди. Дженнифер была напугана, и он отлично ее понимал. Энди и сам испытывал тревогу, причину которой не мог объяснить.
– Можно предположить, что кто-то хочет нам помочь. Но не исключено, что это проделки какого-нибудь пройдохи-журналиста, который, так сказать, бросает камни по кустам, надеясь добиться от нас какой-то реакции, – размышлял Энди вслух. – Ведь эти парни тоже могли наткнуться на убийства тридцать четвертого года…
Скотт, сидевший напротив Дженнифер, беспокойно заерзал на стуле.
– Мне кажется, это объяснение притянуто за уши. Даже если репортеры, как и мы, копались в делах шестидесятипятилетней давности, зачем им понадобилось сообщать об этом нам, да еще таким странным способом? Не проще ли напечатать об этом в газете?!
– Да, я понимаю, – нехотя согласился Энди. – Но другого объяснения я придумать не могу. По совести сказать, я вообще не представляю, кто мог это сделать и почему. Кроме, разумеется, самого Окулиста.
Дженнифер покачала головой.
– Вряд ли это он, слишком рискованно и совсем нелогично. Окулист прилагает столько усилий, чтобы не оставлять следов, и вдруг – такая выходка? Нет, на рожон он не полезет.
– Но в данном случае наш неизвестный доброжелатель тоже не оставил никаких следов, – возразил Энди. – К тому же бессмысленно ожидать логичных поступков от человека, который вряд ли нормален. И все же я, пожалуй, с тобой согласен. Даже если бы Окулисту пришла в голову фантазия подергать тигра за усы…
– Если бы Окулист решил подразнить нас, он избрал бы другой способ, – твердо закончила Дженнифер.
– Тогда кто? – спросил Скотт. – Мы стали рыться в старых делах просто от отчаяния. Никаких других идей у нас не было. Какова вероятность того, что кто-то другой пойдет нашим путем или придет к тем же выводам? Мне кажется, это вообще невозможно!
– Это верно, – вздохнула Дженнифер. – Кроме того, если этот человек хотел нам помочь, почему он действовал анонимно? Почему позаботился о том, чтобы на бумаге не осталось ни одного отпечатка пальцев? Почему бы ему просто не прийти в участок и не сказать: «Ребята, покопайтесь в делах за такой-то год! Там можно найти кое-что интересное»?
– Хотя бы потому, – сказал Энди, – что он знает о существовании связи между теми, давними преступлениями и сегодняшним днем. Следовательно, он знает или догадывается, кто такой наш насильник. Известны случаи, когда ревнивая жена, любовница или родственница оказывались весьма наблюдательны и сообразительны, но боялись прийти со своими подозрениями в полицию.
– Это звучит разумно, – согласилась Дженнифер. – Только объясните мне, почему записку подбросили именно в мой автомобиль? Кто знал, что делами тридцать четвертого года занимаюсь я? Как наконец эта ревнивая, но наблюдательная домохозяйка сумела отпереть и запереть мою машину, не оставив на замке ни единой царапинки?
– Может быть, это была домохозяйка-медвежатник, – в шутку предположил Скотт.
Энди хмыкнул.
– Не исключено, что подбросивший записку действительно неплохо знаком с машинами, – сказал он. – Или у него был электронный ключ, который сработал. В наш век сложных электронных систем угонять машины стало намного проще, чем раньше. На это способен каждый сопливый хакер. Увы, мы не узнаем, кто это был, пока не разыщем этого человека.
– Терпеть не могу блуждать в темноте, – проворчала Дженнифер.
Энди снова взял в руки упакованную в пластик записку и поднес к глазам.
– А что, в архиве действительно есть дела за тысяча восемьсот девяносто четвертый год? – поинтересовался он.
– Трудно сказать, так далеко мы еще не заглядывали, – ответила Дженнифер.
– Значит, придется посмотреть, – вздохнул Энди. – С девяносто четвертого по тридцать четвертый – это ровно сорок лет, придется перебрать дела за все эти годы!
– При условии, что они сохранились, – заметила Дженнифер, а Скотт зажмурился и застонал.
– Знаешь, Энди, боюсь, что нам самим придется ездить по другим участкам и рыться в хранилищах, потому что рыться в грязи, дышать пьшью и искать неизвестно что никому неохота.
– Почему – неизвестно что?
– Потому что я никому не рассказывал, что мы разыскиваем и зачем. Ну а если быть до конца откровенным, то я и сам представляю это довольно смутно. Одно дело – знать, что мне нужно, к примеру, дело номер 222/16 за тридцать четвертый год, и совсем другое – просить своего же брата-полицейского отобрать все дела об убийствах, напоминающих наши случаи и совершенных с тридцатого по сороковой год. Все это выглядит довольно, гм-м…
