Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
обычно садилась либо в читальном зале, если была готова встретить кого-нибудь из знакомых, либо за укромный рабочий стол в библиотечных хранилищах – если хотела избежать встреч. Именно по дороге к хранилищам она и заметила между стеллажами сутулую фигуру, расположившуюся на стремянке со стопкой книг на коленях. Она узнала его не сразу:
– Эммануил?
Эммануил Викнер вздрогнул и посмотрел на неё, его нижняя губа блестела от слюны. Переход от растерянности к узнаванию слегка затянулся, Ракель успела испугаться, что он её не узнает. Как глупо – в последний раз они виделись на Рождество. Надо было на всякий случай сказать «дядя Эммануил».
– Ракель! – произнёс он наконец. – Ракель, дорогая, это ты? В такой день? – Он спешно встал, чтобы обнять её.
В последние годы угадывать возраст Эммануила Викнера становилось всё труднее. Он был на десять лет моложе матери Ракели и раньше занимал странное серединное положение – ещё не вполне взрослого, но уже определённо не ребёнка. Сейчас черты его лица утратили остроту, а взгляд зоркость. Редеющие светлые волосы венком окружали лысеющее темя. Стройное и ловкое, как у сестры, тело стало бесформенным, как будто каждый прожитый день изменял его очертания. Одет в разные оттенки бежевого, что производило бы невыразительно-блёклое впечатление, если бы не ярко-красный платок, задрапированный вокруг шеи, как у римского императора.
– Что ты читаешь? – спросила она.
– О, ничего, ничего. Весной я всегда начинаю думать о диссертации. – Он положил книги в стоявшую рядом тележку. Ракель заметила, что там были в основном Р. Д. Лэйнг и Вильгельм Райх, а ещё «Тибетская Книга мёртвых».
– Высвобождаясь из крепких объятий зимы, начинаешь думать о будущем. Опасное время года. Лёд тает, и всё становится возможным. И если я сейчас случайно объявлю о своих грандиозных планах, будь добра, напомни мне, что королём я буду чувствовать себя всего две недели, а все оставшееся время буду мучиться, причём не только из-за собственно творчества, но и потому что все эти явно не самые интересные мысли придётся додумывать до конца.
– Договорились, – ответила Ракель. Она не припоминала, чтобы Эммануил когда-нибудь собирался писать диссертацию, и не представляла, на какую тему он мог бы её написать. Когда-то давно он начинал изучать медицину, а потом занялся фотографией. Бабушка оборудовала ему тёмную комнату, а снимал он, помнится, всяческую еду, очень крупным планом. Когда он задумался о научной работе?
– Это всё проделки свежих весенних ветров, когда погода нашёптывает, – объяснил дядя. – Ты действительно собираешься тут сидеть?
В качестве алиби она предъявила старый экземпляр Jenseits des Lustprinzips:
– В универе задали.
– Вот так! Великий Зигмунд! Это хорошо, что вам дают полноценное образование. Вы должны быть во всеоружии. Там на улице все сумасшедшие, вот что я тебе скажу. Но кофе-то ты выпьешь? Твой старый дядюшка будет счастлив.
Выбора не оставалось, Ракели пришлось пойти в кафе и позволить ему заплатить за её кофе в одноразовом стаканчике и пончик с яблочной начинкой – потому что ему, очевидно, самому очень хотелось съесть такой – и выйти вслед за дядей на яркое солнце. Пруд был всё ещё покрыт льдом, под которым просматривались прошлогодние кувшинки. Извилистые ветки рододендрона были голыми у корней, а стволы огромных дубов покрывал мох. Серёжки лещины переливались жёлтым. На другом берегу располагалась игровая площадка, и детские голоса, звонкие и нежные, освобождённые от слов, взмывали в небо.
Эммануил предложил пойти к его любимой скамейке, с которой открывается прекрасный вид. У воды стояло с полдюжины скамеек, особой разницы между ними Ракель не увидела, но услышала собственный голос, произносящий «да, конечно, здесь и вправду замечательно».
– Бог ведает, – вздохнул не умолкавший ни на миг Эммануил, возвращаясь к своей потенциальной диссертации, – но, если я сделаю что-нибудь толковое со всеми этими моими гуманитарными знаниями, мамочка будет просто на седьмом небе от счастья. Она обрывает мне телефон, уговаривая переехать в Стокгольм. Заманивает собственным флигелем в том роскошном месте. Я объясняю, что у меня масса работы в связи с исследованием и я не могу никуда ехать, но она намекает, что может урезать финансирование моего диванного существования. Вот как-то так.
– О-о, – выдохнула Ракель.
– К счастью, мой психоаналитик, мудрая женщина, абсолютно уверена, что возвращение в лоно семьи негативно скажется на моей личностной проблематике. Я, видишь ли, читал кое-что, и должен сказать, что эта страшная зацикленность на эдипальном, то есть на любовном треугольнике, то есть ты сам и объект твоей любви, и тот другой, то есть отец, или – с большой буквы – Отец. Вопрос, в какой мере индивид действительно индивидуален, всегда остаётся без ясного ответа.
– Ну, – сказала Ракель, – эдипов комплекс – это центральное понятие у Фрейда…
В современном сознании он превратился в примитивную формулу, которую люди связывают, в общем, со всеми подряд психоаналитическими теориями девятнадцатого века, подумала она и откусила большой кусок пончика только для того, чтобы ничего больше не говорить. Он хотел убить своего папу и переспать со своей мамой, словно всё это детективная головоломка à la Агата Кристи, направленная на поиск невротической симптоматики, и в конце все соберутся вместе – папа, мама, крошка Ханс, няня, господин К, госпожа К и в углу великий ученик К. Г. Юнг – и доктор Фрейд начнёт разбираться в перипетиях запутанной семейной саги.
– Я рад, что ты этим занимаешься. Знаешь, я разговаривал с теми, кто говорит, что я должен правильно дышать и составлять различные списки. Я должен только что-то делать, делать, делать. В то время как необходимы мысли. То есть не просто конкретные мысли, а их форма и структура. Хотя, с другой стороны, меня это совсем не удивляет, Ракель. Ты всегда понимала что к чему. Это у тебя от матери. Ты же знаешь, из всех нас самой умной была Сесилия. Печально, но это так. Мне бы хотелось сказать, что это я. Петер – мастерский подражатель, а Вера неплохо справляется за счёт внешности и обаяния. Ты не будешь доедать пончик? Нет, спасибо, я не хочу… хорошо-хорошо, если ты настаиваешь. М-м-м. Волшебная кондитерская. Который, кстати, час?
– Половина двенадцатого.
– Половина двенадцатого! Мне уже нужно идти.
Он шёл так быстро, что полы пальто разлетались в стороны. Ракель сидела на скамейке и пила кофе. Солнце обнимало её голову и плечи.
6
Протаскав с собой подсунутый отцом роман почти неделю, Ракель наконец открыла его, расположившись в кафе «Сигаррен», надеясь, что географическая близость издательства разбудит в ней чувство долга, достаточное для исполнения обещания. Проблема заключалась не в
Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 204
