ран, не принося никакого дискомфорта Зеке.
Кто-то с силой дернул его руки к груди. Роман. На ноги кто-то сел, наверное, Трой, сил смотреть не было – глаза закатывались. Если до этого Скиттлс чувствовал лишь колоссальное давление челюстей и запавший язык, то теперь ощутил горячий жар удушья. Кажется, он обмочился. Послышалось чертыхание Троя. Старый, умудренный голос издал звук, с которым песчинки песочных часов перетекают в нижний сосуд:
– Ничего, малыш. Мертвецам неведомо бесчестье.
Скиттлс не сопротивлялся. Светлая точка улетала ввысь, или это он несся вверх. Начались конвульсии. Он ощутил их. А потом его заволокла всепоглощающая тьма, не предвещающая ничего. Гул смерти прервался – не слышно ни кряхтения Зеке, ни ругань Троя, не ощутим уже легкий аромат виски, исходивший от галстука (наверное, фиолетового). Все заволокла тьма.
15
Бесчисленное множество поэтов и писателей сотнями лет пели осанны первым лучам утреннего солнца и ласковым дуновеньям предрассветного ветерка. Тысячи их сравнивали эти минуты с зарождением новой жизни, со снисхождением вдохновения с небес, с триумфом света над тьмой. Многообещающая новизна, пронизанная утренней летней свежестью. Прилив, смывший все тревоги прошедшего дня. Песня, несущаяся по миру, возвещающая о том, что жизнь продолжается.
Я не чувствовал ничего из перечисленного. В глубине души, я ощущал, что те люди, что начинали свое бесцельное хождение там, внизу, у подножья моего убежища. И это вызывало во мне нарастающее раздражение.
Никогда прежде я не задумывался о том, насколько быстро нагревается крыша. С первыми лучами солнца я очнулся от крепкого сна, моим будильником стали раздражающие солнечные лучи и томительный жар, исходящий от поверхности, на которой я спал. Голова раскалывалась на части, ломило спину от бездвижного пребывания на жестком и неудобном ложе, которое я соорудил из своих тряпок.
Матерясь и отплевываясь, я перетащил свои вещи в тень и завалился досыпать. Потом снова. И еще раз. Долбанное, безжалостное солнце преследовало меня. В последние сутки мои преследователи могли бы выстроиться в весьма длинную очередь.
Если бы кто-то сейчас задал мне обычный, ординарный вопрос «как спалось». Я бы впал в ступор. А потом сказал бы, что спал хорошо. Крепко, как младенец. Не просыпался, не видел лица мужчины из туалета, старушки из пригорода, испуганного клерка из подворотни, даже толстухи, которую встретил возле банкомата. Моя совесть не бередила меня. Муки, страдания, терзания. Все это не проникало в безмятежность моего сна.
Проблемы начались утром. Проблемы в моей голове.
Как порой бывало в прошлом, ты просыпаешься утром с похмелья, и первая мысль в твоей голове – что произошло в реальности, а что – плод отравленного алкоголем мозга. И, хотя вчера я не пил, за что корил себя, скрутившись калачиком на остывающей, чужой крыше, раз за разом, мысленно возвращаясь в магазинчик индуса, где, уходя, я хватаю бутылку бурбона, но ощущения были схожими. Я долго лежал, выуживая из памяти моменты предшествующего дня, с зыбкой надеждой, что все они окажутся лишь результатом бурного воображения, спровоцированного попойкой.
Но, нет. Чем больше информации восстанавливал отдохнувший мозг, тем сильнее заключала меня в свои объятья паника. Весь ужас, все те страдания, которые я принес вчера людям. Вся боль, весь страх, который я испытал вчера. Мрак, в который я оказался погружен, казался настолько иллюзорным и невероятным, что выкристаллизовывался передо мной довлеющим колоссом, тянущим свои каменные руки к моей голове, чтобы одним качанием лишить меня рассудка.
Сейчас, сидя на парапете высокого здания и глядя на суетящихся людишек, я не уставал выискивать среди толпы маленького человечка и задавать себе вопрос: хуже ли ему, чем мне? Нет.
Всепоглощающая жалость к себе буквально распирала меня. Я упивался ею, разглядывая вчерашний день, словно неандерталец кубик Рубика, не зная с какой стороны к нему подойти. Насколько все-таки велика роль адреналина в мышлении человека, как сильно он подстегивает все мыслительные процессы и как здорово выключает рубильник страха и сомнений. Вчера я не задумывался ни о чем, кроме выживания. Не быть пойманным и продлить кредит свободы, выписанный мне жизнью. Дилемма убийца ли я, была отправлена на самые пыльные антресоли моего сознания, где она и дремала до сегодня.
Я спрыгнул с парапета. Не в пустоту, отделяющую меня от мостовой, а на горячую поверхность моего временного пристанища, смерил крышу парой шагов, направился к пристройке, возвышающейся на ней, упал на колени и, уткнувшись лбом в шершавую стену, зарыдал.
Я плакал открыто и искренне, как не плакал с детства, подвывая и стискивая зубы, постанывая в такт вздрагиванию плеч, обреченно и жалобно, своим утробным сдержанным воем, взывая к маме. Как я хотел очутится рядом с ней, положить голову на плечо и плакать, изливая боль на мягкий шерстяной пуловер, пахнущий лавандой кондиционера для белья и постыдным дымком ментоловых сигарет, выкуренных украдкой на крыльце. Я знаю, что тогда, моя боль, мой страх, моя растерянность, все что гложет меня, покидало бы меня с каждой каплей слез. Сейчас же я гортанно рыдал лишь втягивая себя обратно в омут ужаса и паники.
Оторвав взмокший лоб от оштукатуренной стены, я вытер сопли, размазав их по лицу, смешивая со слезами. Судорожно дергаясь и задыхаясь, я попытался взять себя в руки. На это ушло минут двадцать.
Сегодня мое положение предстало во всей своей омерзительной кошмарности. Прямо передо мной. Со сном порвались все страховочные нити, удерживающие меня над пропастью паники. Оголенная реальность пялилась на меня своими мертвыми, пустыми глазницами, и я, не в силах отвести глаза от ее порочной наготы, топтался на краю обрыва.
Все не имело смысла. Каждый шаг, каждый мой поступок лишь усугублял неизбежное. Чего я добился вчера? Почему я не остался в кафе? Почему я не приполз к стойке рыдая в мольбах позвонить адвокату? Почему я не нашел хоть какого-то адвоката? На что я, черт побери, надеялся?!!
Все мои планы, четкая и ровная цепочка действий, которые должны бы, в отдаленной перспективе, вывести меня на территорию Канады, где бы я прожил до глубокой старости под вымышленным именем где-то на бескрайних просторах Саскачевана, все это слетело пожухлой листвой с умирающего дерева. Уверенность, напитанная адреналином, иссякла. Реальность врезалась несущимся на запредельной скорости товарняком в мой мозг.
Я закурил. В голове помутилось, я на секунду словно отключился и упал на спину, больно ушибившись затылком. Встал, снова прикурил сигарету, опасливо вдохнул дым. На этот раз все было нормально, хоть и вожделенный вкус не принес мне ожидаемой радости. Пересчитал оставшиеся деньги
