class="p1">Мама бросает в меня полотенце для рук, когда я тянусь за очередным печеньем.
— В последнее время ты действуешь мне на нервы, Картер Беккет.
— Я всегда это делал, мам.
Я внимательно смотрю на нее и замечаю, что она успокоилась. На ее лице застыло разочарование, она грустно опустила уголки рта, и потушила искру в глазах. Мне не нравится, что я каким-то образом разрушил то мимолетное счастье, которое она сегодня испытала.
Я подначиваю ее плечом.
— Ты же не думала, что я приду сюда с девушкой?
Ее щеки вспыхивают, и она отмахивается от меня.
— Конечно, нет, — ее взгляд переходит на стол в столовой, затем обратно на меня. Я иду за ней, вижу тарелку на пятого человека, когда нужно только четыре.
— Ох, мам, серьезно.
Она вбегает в столовую и быстро собирает посуду, столовые приборы громыхают о тарелки.
— Тут ничего нет. Ничего. Я не знаю, о чем думала. Я подумала, может… — она снова расстраивается. — Ничего. Пятое место было вообще-то для собаки.
Дженни подходит ко мне сзади и треплет за ухо.
— Может, ты уже найдешь себе девушку? Хватит разбивать мамино сердце. Я уверена, что найдется кто-то, кто обратит внимание на все твои огромные недостатки трахальщика.
— О, Дженни, — мама прижимает руку ко лбу. — Может, ты перестанешь называть своего брата трахальщиком?
— Он предпочитает, когда его называют дамским угодником, — подхватывает Хэнк.
— Именно так, — отвечаю я. — Хоть кто-то меня понимает!
— Дамский угодник — это просто более аккуратное название трахальщика.
Дженни хмыкает и выводит Хэнка из кухни, оставляя нас с мамой наедине.
— Знаешь, Картер, я никогда ничего не говорила о твоем выборе… о… — она разводит руками, то приближая, то отдаляя их от лица, словно пытается придумать как помягче сказать, что ее сын спит со всеми подряд. — делать то, что ты делаешь с таким количеством разных женщин, — наконец, формулирует она. — Но меня ужасно расстраивает, что ты упускаешь что-то невероятное, что-то особенное, — она приподнимает одно плечо, улыбаясь так, словно смущается, грустит и ностальгирует одновременно. — Что-то вроде того, что было у нас с твоим отцом.
Осторожно взяв ее за руку, пока она не продолжила, я притягиваю ее к себе, обхватываю ее руками и крепко прижимаю к себе.
— Как ты сегодня, мам?
— Я в порядке, — дрожащий вдох, за которым следует хриплый выдох намекают на то, что она врет. — Я скучаю по твоему отцу, Картер. Мне так его не хватает.
Мои веки опускаются, словно это облегчит боль. Не облегчит. Боль моей мамы — моя собственная боль.
— Я знаю, мам, — я прижимаюсь губами к ее волосам, сжимая ее немного крепче. — Я тоже скучаю по нему. Ты достала корзины в этом году, — добавляю я шепотом, глядя на большие синие рождественские корзины, стоящие у лестницы.
— Я не смогла их открыть, — признается она. — Просто сидела и смотрела на них. Но… это же прогресс, верно? Даже если он маленький?
— Это прогресс, мам.
Когда мы молча стоим на кухне, прижимаемся друг к другу, играют рождественские песни, я даю ей единственное обещание, которое могу сдержать.
— Если я найду что-то похожее на то, что было у вас с папой, последнее, что я сделаю — позволю этому уйти от меня.
ГЛАВА 10
ДВОРЕЦ УТЕХ КАРТЕРА
Этот дом словно со страницы журнала — когда кто-то говорит, что мечтает о доме, обычно он имеет в виду что-то подобное. Смотришь, и кажется, что не так уж эта мечта далека от реальности.
Он расположен на севере Ванкувера, в коттеджном поселке закрытого типа, у него даже есть собственная подъездная дорожка размером со школу, в которой я работаю. Двухэтажный дом простирается у подножия горы Фромм. Сочетание серого и темно-синего камня с деревянными перилами делает этот дом произведением искусства, а темно-зеленый лес, усыпанный снегом, горы и миллиард звезд на фоне превращают его во что-то поистине сказочное.
— Ты здесь всю ночь будешь стоять или все же зайдешь?
Я отрываю взгляд от пейзажа и делаю вид, что у меня в животе не порхают бабочки от одного лишь вида Картера, стоящего на крыльце, облокотившись на столб, руки в карманах, на лице улыбка, его взгляд на мне.
Не уверена, что он когда-то нравился мне так сильно, как сейчас. На нем темные приталенные джинсы, расстегнутая рубашка в темно-зеленую и синюю клетку с закатанными рукавами. Каштановые волосы беспорядочно лежат на голове. Он до боли красив в своей небрежности.
Он кивает головой на входную дверь.
— Кара и Эм оставили тебя здесь на произвол судьбы.
— А ты решил меня спасти?
Картер расплывается в улыбке, когда я делаю несколько шагов к нему навстречу. Он выпрямляется, опираясь на столб.
— Не-а. Скорее я тот, от кого тебя надо спасать.
— Ах, да. Большой, плохой Картер.
Он поднимает руку, демонстрирует свой бицепс, чмокает его и играет бровями.
— Я большой, да.
Я поднимаюсь на крыльцо и наслаждаюсь тем, как блестят его глаза, когда оказываюсь рядом.
— Но ведь ты не настолько плохой?
— Очень плохой, — шепчет он.
— Правда? — я провожу кончиком пальца по воротнику его рубашки. — Фото с Олафом на твоей щеке говорит обратное.
Его взгляд темнеет.
— Не напоминай мне, что на прошлой неделе на твоей щеке был мой номер.
Мои пальцы обвиваются вокруг его рубашки, притягивая его ближе, и я шепчу: — Первое, что я сделала, когда вернулась домой — все смыла.
В его горле раздается животный звук, его глаза сужаются, и я с усмешкой отступаю назад, оглядывая крытое крыльцо.
— Этот дом — невероятен.
— Я знаю, — он тянется к моему платью под распахнутым пальто. — Как и это платье, — он проводит рукавом по моему животу. — Мы подходим друг другу.
— Похоже, что да, — я не скажу ему, что выбрала это платье лишь потому, что цвет напомнил мне его глаза.
— Пойдем, — он приобнимает меня и ведет к двери. — Пока ты не замерзла и нам не пришлось раздеться, чтобы согреть тебя теплом наших тел и объятий.
— Картер Беккет не обнимается, — отвечаю я, с любопытством осматривая большое фойе. Внутри дом такой же величественный, как и снаружи, и все кажется… правильным. Здесь по-домашнему уютно и тепло, будто здесь особенно классно спрятаться в снежную бурю, развалиться на диване в пижаме и кружкой горячего шоколада перед классическим диснеевским мультфильмом вместе с самыми дорогими людьми.
— Я бы пообнимался с тобой.
Я ставлю руки на бедра.
— Ты времени
