отличный, но, как его осуществить, пока не ясно. Ротный рисует стрелки на карте, нервно смачивая стержень карандаша слюной. Рядом офицеры сидят на земле, строят планы на штурм. Тут нахрапом не взять, и это понимают все. У боевиков прекрасные позиции. Не первый год готовились к встрече. Защищены бетоном, мин не боятся. Бьют и быстро отходят. Пока мы приходим в себя, они возвращаются вновь и снова успевают ударить. Они в городе – мы в поле. Точнее сказать, посреди огромной помойки. То, что осталось от частного сектора.
Перегруппировка противника происходит молниеносно. Мы же, как беременная корова, машем то хвостом, то мордой. Не удивлюсь, если весь город перерыт вдоль и поперёк. Экипажи БМП воюют вдвоём, больше людей нет. Наводчик и механик. Техника есть, оружие есть, людей нет. Наши миномётчики бьют по окраинам, не давая боевикам расслабиться. Я смотрю на мечеть, там никого или спят.
Темнеет. Как прошло столько времени, я не понял, не заметил, и было ли оно вообще? Время теряется вместе с нами среди разбитых домов и искорёженной техники. Вытекает из сквозных ранений с кровью. Впитывается в землю. На наручных часах убитых стрелка дёргается на месте. Ей мешает действительность. Дышишь глубоко, смотришь на выдыхаемый пар, опускаешь голову вниз и чувствуешь, как к горлу катит тошнота. Руки трясутся просто так, сами по себе. Бой закончен, а тебя не отпускает. Смотришь по сторонам, ищешь знакомые лица и понимаешь, что они все знакомы. Они все похожи на тебя. И ты похож сразу на всех.
Открыта банка тушёнки. Туда лезет три ложки, толкают друг друга. Я ем. Не чувствую вкуса, просто глотаю и всё. Дембеля садятся в десант БМП. Ротный выпинывает их оттуда с матом. Не спим уже шестнадцать часов. Если боевики пристреляют наш овраг, нам всем конец. Так сказал замполит, еле слышно, шёпотом. Он ведь не трус, он просто взрослый, и ему хочется жить.
Третий взвод. 27 декабря
– Спишь? – крикнул Скачков в люк наводчика.
– Поспишь тут, – отозвался Титов.
– Иди, Макеев тебя зовёт.
– Достал. Что, в роте сержантов больше нет?
– Есть! – усмехнулся Саня, – но залётчик только ты один.
Иди, а то материться будет. Злой как собака.
Титов выбрался из машины и побежал в сторону полуразрушенного дома. Бежал быстро, короткими перебежками. Останавливался, переводил дыхание и снова бежал. Часто падал, запинаясь о строительный мусор. Оцарапал ладонь на руке и разбил колено. Во дворе дома с десяток солдат сидят полукруглом. Смеются. С ними Макеев, незлой, наоборот, довольный.
– Хаттабушка ты мой, – теребил грязную морду щенка лейтенант. – Откуда ты тут взялся? Мы тебя в город искать пошли, а ты тут прятался?
Щенок довольно вилял хвостом и лизал грязные руки офицера. Вставал на задние лапы, пытаясь залезть на колени Макеева. Грязные лица парней улыбались по-детски и искренне, как ещё год назад. Здесь давно не видели таких вот улыбок. Такими улыбками здесь улыбаются редко.
Странное имя для щенка, но актуальное, бесспорно. Титов тоже потянулся к собаке, но Макеев ударил его по рукам.
– Чего так долго? – строго спросил взводный.
– Так стреляют, – ответил Серёга.
– Найди мне Змея и Фому. Во втором взводе должны быть. У меня на станции аккумулятор сел.
– Есть! – ответил сержант.
Макеев многозначительно смотрел на экипаж машины 055. Весь взвод смотрел на двух бойцов, слушая приказ лейтенанта. Змей взял дополнительный сухой паёк и чью-то разгрузку. Может произойти всё, что угодно. Главное – еда и патроны.
– Вы должны оказать огневую поддержку уральскому ОМОНу. Если потребуется, конечно. У них БТР, и тот пустой, – говорил Макеев, – у вас полный боекомплект. Не сидится стражам правопорядка на попе ровно. Говорят, что могут закрепиться рядом с подстанцией. Вы отстреляетесь и назад. Всё ясно?
– Да, ясно, – сказал Змей, – постреляли и назад.
– Как только ОМОН займёт позиции, – добавил Макеев, обводя взглядом бородатых мужчин, – возвращайтесь.
Сводным отрядом милиции командовал старший лейтенант. Он пожал руку ребятам и добавил:
– Фары не включайте, вокруг и так всё горит. Проводите нас и свободны. Не палите просто так. Нельзя привлекать внимание. Противник никуда не ушёл, просто забились в норы и на звук приближающихся двигателей будут реагировать мгновенно. Как только мои бойцы спрыгнут с брони – сваливайте.
Шли медленно по разбитой бетонной дороге мимо сгоревшего безголового танка. Мимо чьего-то разорванного тела. В темноте, освещаемой догорающими домами. Вот он, развороченный БТР, лежит на боку, вместо колёс одни обода. Так закончился марафон. Так заканчиваются негласные соревнования между войсками. Кто войдёт в город первым – тому орден. Мёртвым ордена не нужны, да и многие живые на награды плевать хотели. За такую цену кусок серебра даже принять стыдно. Штабным не стыдно, у них вообще отсутствует это чувство.
Втянулись в улицу. Неглубоко. Бойцы ОМОНа разбились на тройки. Чистят здание. Механик Фома нервно курит «Приму», над его головой задраен люк. Змей ведёт обзор, крутит башней по сторонам. Готов к стрельбе как никогда. Его люк открыт.
– Спасибо, ребятки! – крикнул командир отряда, засунув голову в башню. – Двигайте на позиции, завтра ждём в гости.
– Фома, не спи, едем домой, – передал по внутренней связи Змей.
Машина дёрнулась и дала разворот на месте. Фома включил вторую, затем третью скорость, выезжая из города. Механик включил фары больше от привычки, машинально. Всё равно впереди свои. Проезжая последнее здание перед въездом в частный сектор, чей-то силуэт перебежал дорогу. Фома отчётливо увидел трубу гранатомёта на плече. Кожаная куртка, шапка-формовка и лампасы трико. Прозвучали выстрелы сразу с трёх сторон. От удара в башню разлетелись окуляры приборов наблюдения. Машина встала. Осколки стекла впились в глаза Змея. Кровь залила лицо пехотинца. Он на ощупь нашёл автомат и захлопнул люк башни. Механик кричал от боли. Перебило обе ноги.
– Фома, ты живой? Как понял меня, приём?
– Ног не чувствую, днище машины пробито. Двигатель горит, мы «разулись», братишка, – ответил механик.
– Не открывай люк, там «чехи». Ползи сюда, через десант выбираться будем.
– Я понял. Жди!
Раненый боец взял автомат и лёг на спину, сложив спинку сиденья. Матерясь и постанывая, полз в башню, упираясь локтями о стены в узком проходе. Наводчик сидел в своём кресле, зажав личное оружие между коленями. Лицо окровавлено, глаза закрыты. Морщится от боли. Лампы освещения внутри машины мигают, вот-вот погаснут. Пахнет горелой проводкой. Едкий и резкий запах дыма бьёт в нос.
– Мы в ловушке, Змей! – крикнул механик. – Почему нас не добивают?
– Вот сейчас и посмотрим, – ответил наводчик, – ползи в десант, я за тобой.
– Старайся глазами не шевелить, у тебя ранение серьёзное, – предупредил Фома.
Открыв десант изнутри, механик выпал на дорогу. Машина полыхала как факел, на несколько метров освещая всё вокруг. Двигатель до сих пор работал, и из эжектора вырывался огромный огненный язык. Ослепший наводчик сжимал в руке гранату, закинув автомат за спину. Теперь оружие бесполезно.
– Ложись, не вставай! – сказал Фома. – Мы тут как на ладони.
Ползём за мной на обочину и в канаву.
– Я ничего не вижу.
– Ты меня за сапоги трогай. Куда я, туда и ты. Понял?
– А «чехи» где?
– Отошли, наверное.
Бойцы ползли к своим. Фома медленно перебирал локтями, держа в руке автомат. Змей полз следом, сжимая в руке гранату. Механику всё время приходилось оборачиваться, чтобы убедиться в том, что наводчик рядом. Дважды в темноте они теряли друг друга и находили вновь. Фома свистел отбитыми легкими, а Змей отзывался на свист, приподнимаясь с земли. Ползли по лужам, битому стеклу, натыкаясь на тлеющие останки домов, обжигая руки. Ползли в непроглядную темень, туда, откуда взлетали осветительные ракеты. Позади прогремел взрыв машины. Она догорала, выстреливая заряды «дымов» на башне.
– Лишь бы свои не подстрелили, – прошипел механик.
– Как пить дать. Это они могут. Я даже пароль не помню, – ответил Змей.
– Должен ведь
