и следа. Куда-то пропала и старческая речь, как, собственно, и сам хилый старик. Теперь перед партизанами предстал просто жилистый человек лет шестидесяти.
— Заходите, сынки. Быстрее, не ровен час, увидит кто.
— Это другое дело, — Берестов шагнул в избу, за ним Демьян.
— Двое вас? — осведомился дед.
— Да
Как только они вошли, Цеплаков посмотрел по сторонам и претворил дверь.
— Проходите внутрь, — пригласил он и предупредил, — осторожнее, бабку мою не напугайте.
— Постараемся, — за двоих говорил старший лейтенант.
— Зажигать лампу не стану, в темноте посидим да потолкуем.
— Можно и так, лишь бы толк вышел.
— А это с какого боку к делу приступить. Ну, сынки, зачем пожаловали?
— Пётр Аверьянович посоветовал к вам обратиться. Вот мы и пришли, — объяснил свой визит Берестов, который после преображения Цеплакова перешёл на «вы».
— Как он, жив-здоров? — искренне поинтересовался Матвей Ильич.
— И жив и здоров.
— Ну слава богу! Сказывают, намедни бой был недалеко от нас. Немчуру сильно побили. Верно ли?
— Всё верно, Матвей Ильич. Вот Руденко лично и дал им прикурить.
— Вот же хорошо! — Цеплаков был удовлетворён, — а то они думают, что хозяева здесь. Порядки свои устанавливают.
Цеплаков встал, подошёл к окнам и посмотрел на улицу, но там никого не увидел.
— Дожили, — сожалел о настоящем времени хозяин дома, — на родной земле тайком по ночам привет приходится передавать. Так что за нужда ко мне привела?
— Необходимость, Матвей Ильич. В вашей деревне проживает некто Михалыч. К нему наши ребята за самогоном приходили. Знаете такого?
— Верно, проживает такой. Зовут его Яков Михайлович Толмачов.
— Давно он здесь?
— С рождения. Помню, нас с ним одним годом в солдаты забрали. Всей деревней провожали. Вместе и вернулись в родные края. Яков здесь крепкое хозяйство наладил. Не бедствовал даже в революцию и гражданскую. Советская власть утвердилась, и тут не растерялся, приноровился. Увёртлив он, сынки, в ступе пестом не попадёшь.
— Ясно. Немцы часто в деревню наведываются?
— Редко, им здесь делать нечего. Хотя теперь после вашего шума приходится ждать гостей. А может, пронесёт.
— Вы про перестрелку с местными полицаями что-нибудь слышали?
— Была перестрелка. Только вот что я вам скажу, у нас один полицай, Юрком кличут. Дурак дураком. Ему разве что и охота самогон хлестать. А те, что стрельбу устроили, пришлые они. Загодя спрятались, а когда ваши наведались, палить начали. В окно видел, могли всех разом положить, а подранили только одного. Театр какой-то.
— Уверены, Матвей Ильич, что постановка была? — спросил Берестов.
— Она самая. Полицаи пришлые потом смеялись, у Якова посидели немного и ушли.
— Толмачов, значит, немцам служит?
— Шкура он. Самогон и вашим, и нашим продаёт. И что приметно, Юрок шибко побаивается его. Намедни сам видел, Яков так цыкнул на него, как хозяин на собачонку, что тот побелел весь, сжался и задом попятился. А уж выводы сами делайте.
— К нему кто-нибудь заходит из неместных?
— Заходят, — охотно ответил дед, — только всё чаще по ночам. У меня бессонница, так я, чтобы время скоротать на чердак залезу и через слуховое окно наблюдаю. А дом Толмачова мне хорошо виден.
— Часто его ночные гости навещают?
— Давненько не было.
— Тогда вот что, Матвей Ильич, — неожиданно решил Берестов, — мы у вас в засаде посидим, тоже за домом Толмачова понаблюдаем. Не возражаете?
— Отчего же возражать. Нам со старухой веселее будет.
— С сегодняшней ночи и приступим.
— Смелое начало — не хуже победы. Верно, сынки?
— Верно, Матвей Ильич.
— Ну, тогда лезьте на чердак. Нужно будет что, кликнете.
Алексей с Демьяном залезли на чердак. Уютно там было, соломой всё устлано.
— Хороший обзор, — убедился Берестов, — дом Толмачова как на ладони. Давай так, Демьян, я первый дежурю, а ты меня потом сменишь.
— Хорошо, — согласился Лобов, — разбудишь.
***
02 декабря 1941 г.
Несколько дней до этого министр по делам вооружений и боеприпасов Ф. Тодт заявил Гитлеру, что «в военно-экономическом отношении война уже проиграна» и необходимо политическое урегулирование.
«Отряд продолжал жить своей жизнью».
Сутки, что приятели провели в наблюдении, ничего полезного им не дали. Якова Михайловича подозрительные лица не навещали. Полицай Юрок слонялся без дела с серьёзным видом представителя власти, но вёл себя в отличие от большинства своих «коллег» довольно тихо. Затем, видимо, где-то раздобыв самогон, и вовсе пропал. Жизнь в деревне шла своим чередом, неспешно и спокойно.
— Слышь, Алексей, — позвал Демьян друга, удобно расположившись на соломе после своей смены, — желаешь послушать одну жизненную историю?
— Давай, — согласился Берестов.
— В селе, где я учительствовал, проживал один презабавный тип. Звали его Заруба Валериан, было ему лет тридцать. С личной жизнью у него не заладилось, поэтому жил с матерью. Работал мотористом на МТС. Изюминка в нём была одна. Он так умел выдумать историю, свидетелем которой он якобы был, и так преподнести, что все верили. И я в том числе. Честное слово! — Демьян при этом воспоминании засмеялся. И смех его был таким беззаботным и заразительным, что Алексей тоже засмеялся, глядя на товарища.
— В Якутии про таких говорят, что в нём верны только следы, оставленные им на снегу.
— Подожди делать выводы, дослушай до конца. Когда его уличали во лжи, он нисколько не конфузился, просто говорил: «Не верите, не надо. Я всё это видел собственными глазами». И уходил. Даже после многочисленных разоблачений люди продолжали слушать с интересом его выдуманные рассказы. Уж больно хорошим рассказчиком был Валериан. Ему бы книжки писать. А пришла война, пришли немцы. Он продолжил своё сочинительство. Чудной был всё-таки человек. И так ярко и образно насочинял про партизан, что немцы и полицаи село стороной обходили. Боялись! Представляешь? А потом нашёлся один, рождаются же такие, открыл глаза немцам на Зарубу. Те в яростной злобе повесили Валериана на столбе, согнав всех жителей села на казнь посмотреть, чтобы узрели и боялись. Люди плакали. Несколько дней провисел Заруба, немцы под страхом смерти запретили снимать тело. Но нашлись смельчаки, сняли и похоронили по-человечески. Вот такой юродивый в наши дни! Хотел про него рассказ написать, да как-то не получилось.
— Может, он больной был?
— В том-то и дело, что нет. Его местный врач осматривал, затем какого-то светилу столичного пригласил, мол необычный случай, так они оба вердикт вынесли — «здоров». Абсолютно здоров. И лгуном его не назовёшь, — тут Демьян стал слова уже порядочно растягивать, зевать, — Скорее человек с безудержной фантазией. Как сейчас помню, слушали его с открытым ртом, в кино ходить не надо. Такие сюжеты выводил. Да…
Демьян умолк. Алексей ждал продолжения рассказа, но не дождался. Он услышал только
