Исполнителям следует тщательно выдерживать паузы, так как оба героя время от времени задумываются перед тем как ответить на очередной вопрос.
Музыка: Рихард Штраус «Четыре последние песни». Они исполнены глубины, достигаемой не сложностью, а ясностью и простотой. Исполнены чистоты в отношении к смерти, разлуке, потере. Долгая бесконечно раскручивающаяся мелодия и все выше парящий женский голос. Пути, ведущие нас в приют глубокой печали. Композитор срывает все маски и, восьмидесятидвухлетний, являет нам абсолютную наготу. И растворяет нас в бесконечном.
ОНА: Я понимаю, почему вы возвращаетесь в Нью-Йорк, но почему вы уезжали?
ОН: Потому что по почте начали приходить угрожающие послания. Открытки. На лицевой стороне — изображение Папы. На обратной — угрозы меня убить. Я пошел в ФБР, и мне посоветовали, что делать.
ОНА: Они нашли того, кто посылал открытки?
ОН: Нет, так и не нашли. А я остался там, куда уехал.
ОНА: Так… Значит, психи угрожают писателям, что расправятся с ними. Преподаватели творческого мастерства нас об этом не предупреждали.
ОН: И все-таки в последние годы я не единственный, кому угрожали смертью. Наиболее известный пример — Салман Рушди.
ОНА: Да, безусловно.
ОН: Нас невозможно равнять. Салман Рушди вне обсуждения, но мне не поверить, что случившееся со мной только со мной и случилось. И стоит спросить: эти угрозы — следствие написанного писателем или того, что кое-кто приходит в ярость при одном только звуке некоторых имен и действует из побуждений прочим чуждых? Они, возможно, приходят в ярость, просто увидев фотографию в газете. А представляете, что происходит, если они идут дальше и открывают вашу книгу? Ваши слова мнятся им безусловным злом, заклятием, выносить которое не под силу. Мы знаем, что даже воспитанным людям случалось швырнуть в раздражении книгу на пол. Для менее сдержанных тут один шаг до желания зарядить револьвер. А может, наш облик действительно вызывает у них глубочайшее отвращение? Именно это показывает анализ действий террористов, взорвавших башни-близнецы. Тут ненависть бьет через край.
ОНА: И все пропитано этой ненавистью — ни с чем не сравнимой, безумной.
ОН: И эта ненависть испугала вас до потери сознания.
ОНА: Да, точно так. Я в столбняке. Все время на нервах, все время в страхе — и стыжусь этого. Сделалась молчаливой, сосредоточенной на себе, озабоченной только своей безопасностью. И то, что пишу, ужасно.
ОН: Вы всегда так страшились ненависти?
ОНА: Нет, это появилось совсем недавно. Я в полной растерянности. Ведь мы не просто окружены врагами. Те, кто должен бы защищать, теперь тоже враги. Враги те, кто должен о нас заботиться. Я боюсь не «Аль-Каиды», а собственного правительства.
ОН: Не боитесь «Аль-Каиды»? Разве вы не боитесь террористов?
ОНА: Боюсь. Но люди, с которыми я теоретически в одном лагере, вызывают еще больший страх. Во внешнем мире вражда неизбежна, но… Если, обратившись в ФБР, вы бы вдруг заподозрили, что оно не только не защитит от того, кто шлет письма с угрозами, но и само представляет угрозу, это тут же усугубило бы страх. Именно это я сейчас и чувствую.
ОН: И думаете избавиться от страха, переехав в мой сельский дом?
ОНА: Думаю, там уйдет чувство физической опасности и это смягчит оправданную тревогу. Не думаю, что погаснет ненависть — та, которую вызывает правительство, — но я вообще не способна думать: все время кажется, что все висит на волоске. И поскольку мне не придумать, что делать, уехать необходимо. Можно задать вопрос? (Говорит с легким смешком, как бы заранее извиняясь за свою дерзость.)
ОН: Пожалуйста.
ОНА: Вам не кажется, что и без писем с угрозами вы все равно уехали бы из города? Не думаете, что рано или поздно вам захотелось бы просто взять и уехать?
ОН: Не могу точно ответить. Я был один. Свободен. Работу мог взять с собой. И достиг возраста, когда не стремишься участвовать в жизни общества.
ОНА: Сколько вам было лет, когда вы уехали?
ОН: Шестьдесят. Вам это кажется старостью.
ОНА: Да. Да, мне так кажется.
ОН: А сколько лет вашим родителям?
ОНА: Маме шестьдесят пять. Отцу шестьдесят восемь.
ОН: Уезжая, я был ненамного моложе вашей матери.
ОНА: Ваш отъезд отличался от наших задумок. Билли не очень нравится эта затея. И то, что она высветила во мне.
ОН: Но и он сможет там писать.
ОНА: Думаю, это будет полезно для нас обоих. Думаю, что со временем он поймет это. Он вообще легче привыкает.
ОН: А с чем вам грустно расставаться? Чего будет недоставать?
ОНА: Некоторых друзей. Но и пожить вдали от них тоже полезно.
ОН: У вас есть любовник?
ОНА: С чего вдруг такой вопрос?
ОН: С того, как вы сказали о друзьях, которых вам будет недоставать.
ОНА: Нет… Да.
ОН: То есть у вас есть любовник. А как давно вы замужем?
ОНА: Пять лет. Это был ранний брак.
ОН: Билли знает о вашем любовнике?
ОНА: Нет. Разумеется, нет.
ОН: Он знаком с вашим любовником?
ОНА: Да.
ОН: Что думает ваш любовник о том, что вы уезжаете? Он знает, что вы уезжаете? Злится на вас за это?
ОНА: Он еще ничего не знает.
ОН: Вы ему ничего не сказали?
ОНА: Нет.
ОН: Это правда?
ОНА: Да.
ОН: А почему вы говорите мне правду?
ОНА: Что-то в вас вызывает доверие. Я знаю ваши книги. Вас не так-то легко шокировать. Те вещи, что я прочла, создали впечатление, что вы человек, которому нравится добираться до сути, а не судить поверхностно. Всегда приятно, чтобы глубокий человек глубоко тобой интересовался.
ОН: Хотите заставить меня ревновать?
ОНА (со смехом): Нет. А вы ревнуете?
ОН: Ревную.
ОНА (несколько озадаченно): Вот как. Ревнуете меня к любовнику?
ОН: Да.
ОНА: Но с чего бы?
ОН: Вам это кажется немыслимым?
ОНА: Мне это кажется очень странным.
ОН: Правда?
ОНА: Правда.
ОН: Вы не осознаёте, как привлекательны.
ОНА: Зачем вы пришли сегодня?
ОН: Чтобы побыть с вами наедине.
ОНА: Понимаю.
ОН: Да. Чтобы быть наедине.
ОНА: Но почему вам хочется побыть со мной наедине?
ОН: Хотите услышать правду?
