Книга Дневник Сони Колесниковой - Алиса Болдырева

Мы с Юркой переглянулись, а затем я слово в слово пересказала доктору наш вчерашний разговор с Кривоносом.

— Знал же, что эти жертвы не просто так стали появляться! — выслушав меня, проворчал Носатов. — Это плохо! Очень плохо!

Я едва сдержалась, чтобы не усмехнуться. А мы то без его подсказки не догадались!

— Вот что мы сделаем, — начал Носатов. — Вы попробуете избавиться от пиявцев, — он окинул нас таким взглядом, что мне сразу стало ясно — доктор не верил в наш успех. — А я попробую разузнать что-нибудь про этот ритуал. Когда вы там должны встретиться с этим хмырём из райкома?

— Восьмого октября, — ответил Юрка.

— Восьмого, говоришь? Хм, — Носатов снова выудил из кармана сигареты, а потом перевёл взгляд на нас. — Дома бы вы лучше сидели, а не шлялись по ночам. Опасно это, тем более, когда рядом стратилат затаился, — он убрал пачку обратно в карман. — Ладно, поехали, подвезу вас. А то ещё нарвётесь на кого-нибудь со своим везением.

Вот так мы с Юркой познакомились с Носатовым Валентином Сергеевичем, легендарным лагерным доктором, и пока не знаю, к чему приведёт нас это знакомство.

А Тишка, кстати, прочно обосновался в Сашкиной комнате, и, кажется, не собирается выходить оттуда.

Запись сделана 29 сентября 1986 года.

Понедельник, 15:50.

Сегодня нашему десятому "А" предстояло дежурство по столовой, и впервые на моей памяти я так радовалась этому. Конечно, ведь более подходящей возможности для осуществления моего плана вряд ли представится. Именно поэтому с самого утра я нервничала, и молилась, чтобы всё прошло удачно.

Нестройными рядами минут за десять до начала большой перемены мы потянулись в сторону школьной столовой. Никто не любил выполнять обязанности дежурного. Оно и понятно. Никому не хотелось расставлять стулья, протирать липкие клеёнки, нарезать салфетки и ставить их в вазочки. Но хуже всего было убирать грязную посуду за теми лентяями, которые не потрудились сделать этого самостоятельно.

— Ты серебро взял? — зашептала я, когда мы выходили из класса.

— У-гу, — замычал Юрка, и зашелестел куском замызганной газеты. — Как Носатову удалось добыть его? В магазине такое точно не купишь!

Я пожала плечами.

— Давай сюда!

— Я так и не понял, что ты намерена делать с ним?

— Добавим порошок в общую кастрюлю с чаем. Только мне потребуется твоя помощь, Юр, — попросила я.

Мы уже подходили к дверям столовой.

— Как ты собралась это провернуть на глазах у поварих? — Юрка удивился.

— Вот поэтому мне и нужна твоя помощь!

— Что делать-то нужно?

— Отвлекать повара, — озвучила я очевидное.

— Тёть Люду? — Юрка выпучил глаза. — Она же мне уши оторвёт, если я полезу куда не надо!

— Не дрейфь! — упрекнула его я, а затем уже мягче добавила: — По-другому всё равно ничего не выйдет.

— Ладно, — он махнул рукой, и мы прошли в просторное помещение, шаркая ногами по затёртому и липкому линолеуму.

Чтобы осуществить задуманное, нам следовало держаться поближе к кухне, поэтому, схватив Юрку за руку, я протараторила:

— Мы хлеб резать будем!

— Давайте, проходите, — указала пухлой рукой повариха тётя Люда. Она бросила на нас подозрительный взгляд. Ещё бы! Никто и никогда с таким рвением не вызывался помогать! Видимо чувствуя какой-то подвох, она нас предупредила: — И не трогайте там ничего!

Мы зашли за стойку выдачи, где уже стояли алюминиевые кастрюли, на которых красной краской виднелись надписи: «Компот», «Суп», «Чай».

— Чего глазеете? — рявкнула тётя Люда. — Берите доски и режьте хлеб! Живее! Некогда мне ждать, пока вы рты разевать будите!

Зажав в руке бумажный кулёк с серебряной крошкой, я потянулась за доской с надписью «Только для хлеба», и принялась резать, поглядывая на наполненные до краёв кастрюли. Вот же они, так близко! Но Тётя Люда крутилась рядом, не сводя с нас с Юркой зоркого взгляда. Вот и как тут провернуть задуманное?

Но видимо удача сегодня всё-таки была на нашей стороне, и Юрке не пришлось брать огонь на себя. Лёшка Дудкин, которому дали задание расставить салфетницы, долго возился, и тётя Люда это заметила.

— Куда ставишь столько? — напустилась она на Дудкина, и на минуту отвернулась, но мне было достаточно и этого времени. Вот он наш шанс! Юрка бросил на меня понимающий взгляд. Я глубоко вздохнула, развернула смятую газету и высыпала содержимое в кастрюлю с чаем. Как раз вовремя. Тётя Люда уже снова смотрела на нас исподлобья, будто ожидая подлянку. Но она ничего не сказала, а значит, наш трюк с серебром остался незамеченным.

Как только прозвенел звонок, в столовую стали стягиваться школьники. Возле раздачи как обычно все галдели, и толкались.

— А ну-ка станьте в очередь, а то не дам ничего! — гортанно заорала тётя Люда, и некоторые сразу присмирели.

— Пошли! — я схватила поднос и направилась за один из столов, выкрашенный грязно-голубой краской. Соседний стол занимали Лена с Колькой.

В столовой стоял галдёж. Ребята стремились не только пообедать, но и поболтать. Я была так сосредоточена, наблюдая за Апраксиным и Евстафьевой, что не сразу сообразила, чей истошный вопль прорезал гомон голосов. Этот крик был полон такой боли и такого отчаяния, что я тут же вскочила со своего места. Волосы на голове зашевелились от этого жуткого и почти нечеловеческого воя.

Гвалт голосов моментально стих, потому что все в растерянности смотрели по сторонам, пытаясь понять, что произошло. Белокурая девочка с огромным бантом хваталась за горло и истошно кричала, её сосед, темноволосый мальчишка хватался за грудь и выл, точно раненный зверь. Я сразу узнала их. Кубракова и Маков, те ребята, которых однажды в коридоре отчитывала Скворцова. В другой стороне вопила отличница Грицаева из девятого "Б", фото которой украшало доску почёта в пионерской комнате.

Учителя, что находились сейчас в столовой, бросились к ним.

В это же время жуткий крик раздался рядом с нами, а за соседним столом корчилась Лена. Колька, покосившись на стакан, отбросил его в сторону, словно ядовитую змею, и засуетился рядом с Евстафьевой.

— Позовите Шрамко! Быстрее! — завопила географичка, что стояла у выхода. — Маргарита Семёновна, выведите всех отсюда!

— Так, проходим на выход и по своим классам! Не толкаемся! Не толкаемся! Кому я сказала? — распоряжалась звонким голосом Маргарита Семёновна, учитель музыки.

Столовая быстро опустела. Мы вышли вместе с остальными.

В моей голове продолжали звучать отчаянные крики пиявцев. Им было больно.

В кабинете творилась настоящая вакханалия. Ребята, рассевшись по своим местам, встревожено шептались, пока дожидались учителя биологии Марину Александровну. Когда я выходила из столовой, она