брата Кузика, женатые на двух родных сестрах из другой семьи. Хоть и редко, но бывали такие браки на Верховине.
Помолчали, вздохнули сокрушенно: случилась же такая беда! Горестное происшествие потрясло село. Анна не успела дойти до станции к дому, как встречные рассказали о несчастье.
— Водка-погубительница! — сказала мать. — Вез пьяный шофер людей и загнал машину в пропасть… — Она говорила с тем горьким сочувствием, когда ничем никому уже не поможешь…
А потом начались материнские расспросы: все ли здоровы, как муж и дети, какие новости не только в городе, где живет дочь, но и во всем огромном мире, всегда не слишком спокойном? При этом, спрашивая, как бы сожалела, что живет в горах и многого не знает, но в конце концов выходило так, что самое существенное из всех новостей было: в семье у дочери все хорошо и все в добром здравии…
Спросила о старшем сыне, он жил неподалеку от сестры, в том же городе. Хоть и не часто наведывался на Верховину, но именно с ним была всеми мыслями его всепрощающая мать. Помнила всегда, печалилась, заботилась как могла…
— Василь здоров. И дома все в порядке… Да о нем потом… А может, вы к ним соберетесь? Рады были бы повидать… — Анна отвечала неохотно, вроде бы не хотелось ей сейчас говорить о брате.
Мать не знала, что приехала дочка в родной дом по делу, ненадолго, думала, не будет она спешить, погостит хотя бы недельку… Побудут вместе, наговорятся досыта, как водится, когда встречаются близкие люди после долгой разлуки под крышей старого гнезда. А там, глядишь, и захочет дочка-врач подняться на Ясеневую — весело на ней в мае, такие просторы, что не только все окрест видишь, но, кажется, можешь обнять весь огромный белый свет. Давно надеялась, что выскажет Анна такое желание, с тех еще пор, как училась она в городе и, приезжая, так редко поднималась на гору. А когда бегала в сельскую школу, небось каждое лето помогала сушить сено, с радостью оставалась ночевать там под навесом, а то и просто в стогу под открытым небом. И хотелось матери, чтобы увидели соседи ее ученую дочь на горной тропинке…
Так думала мать. Немного нужно ей было, чтобы вырваться из деревенских будней в мир доброй мечты…
И как-то незаметно вышла во двор, к погребу, за припасами. Чем бы попотчевать дорогую гостью? Помнила, как Анна, еще маленькой, все просила сварить картофельную похлебку, а бедность в доме была такая, что не могла побаловать ребенка простой затирухой. Но теперь-то может, теперь, слава богу, все есть! Да и дочка наверняка сама мастерица стряпать, только уже не верховинские, а городские кушанья…
Пересекла поспешно садик, подошла к скалистому пригорку — в склоне его был выбит погреб. Достала ключик на красной тесемке. Издавна привыкла привязывать к ключам яркое, чтобы, если потеряешь, легче было найти. Отомкнула купленный в Хусте висячий замок сложной системы и, как всегда, имея с ним дело, почувствовала себя доброй, рачительной хозяйкой…
А зачем, собственно, такой замок? Разве не доверяла своим соседям или подозревала их в дурном и невозможно стало жить без мудреных запоров? Вовсе нет! Помнит, как обходились без них и слыхом не слыхали о кражах. Просто был прицеплен к дверям погреба ерундовый замочек и висел так, для видимости, отпирался он кусочком простой проволоки.
И на тебе, объявился тут неподалеку лодырь-приблуда. Явился в рванье с чужого плеча и осел в хате у молодой вдовы. Пока не досчитывались одной-двух кур, еще было ничего, но, когда начал он в темные зимние ночи шарить по погребам да чердакам за картошкой, колбасами и салом, стало невтерпеж. И мать пострадала: забрался вор к ней, уволок два мешка отборной картошки, прихватил яблок, пошуровал в кадке с капустой, так и бросил ее открытой. Словом, как у себя дома похозяйничал, даже замочек не забыл на место привесить… Вот тогда и купила замысловатый запор.
Земляной пол погреба холодил ноги, каменные стены источали сырость. Было зябко и сумрачно, но мать отчего-то именно здесь услыхала запах парфюмерных соблазнов дочери, словно Анна была рядом и наклонилась к мешку с картошкой, чтобы подсобить…
— Какое же время настало! — усмехнувшись, негромко сказала вслух: — Доктор из простых крестьян! Еще и женщина! Да разве когда-то могло такое присниться? Бедняки не осмелились бы и подумать! — спрашивала сама себя и отвечала счастливая — на сердце было легко-легко, будто выросли крылья…
Заглянула в угол в ящик. Когда собиралась на Ясеневую, лежал тут изрядный запас яблок. Приберегла из последнего урожая, чтобы было чем побаловать, если наведается кто из детей… Да и чужой зайти может… Гляди, не успел старик растранжирить, не все роздал соседской детворе! Привычка у него такая — раздавать дары сада и земли не из-за соседской бедности, а для похвальбы и славы добряка…
Яблоки розовели первозданной свежестью, которая сейчас, в мае, казалась чудом. Самые яркие положила в ведро поверх картошки, чтобы Анна увидела их сразу, как только мать переступит порог.
Вышла в сад и глянула мимоходом на свою ношу. Яблоки, вынесенные из холода на майское солнце, покрылись капельками росы, и мать снова почувствовала себя хозяйкой, дарующей не только пищу, но и отраду для сердца и красоту для глаз.
А сад этот, по которому бежит тропинка от хаты до погреба, посадил и выходил Микола. Хлопотал возле каждого саженца, заботился о каждом деревце и присматривал, как за живым существом. Вытянулись деревья и отблагодарили не только розовым весенним цветением под необъятным небом. Когда приходило лето с теплыми дождями и щедрым солнцем, клонились от тяжести плодов ветви к земле, и приходилось Миколе прилаживать подпорки. Спешила осень с изобильным урожаем, и был Микола в это время всегда хлопотливым и радостным — он пожинал плоды своего труда… Оттого и сама любила сад и работу мужа, хоть и знала, что страстную свою приверженность к земле мог бы он больше проявить там, на равнине, где растят люди пшеницу, где зеленеют виноградники… Но суждено им было родиться здесь, в горах, где гуляют на полонинах студеные ветры, где пшеничный хлеб и тот пекли только на рождество да на пасху, и благодарила судьбу, что хоть в саду обрел Микола счастье хозяина земли, счастье хлеборобского своего дара…
Вошла в хату, чувствуя себя щедрой рачительной хозяйкой.
— У вас яблоки еще такие! Господи! — Анна даже растерялась и по-ребячьи нетерпеливо выхватила из ведра большое румяное яблоко.
Эта детская непосредственность словно
