но, думаю, да.
– Идиот, – рывком поднимаюсь с кресла. Пересекаю кабинет в несколько широких шагов, замирая у окна. – Я не знаю. Не могу тебе ничего обещать.
– Подумай о матери. Если Славика посадят, она не переживет.
– Ты, когда со своими девками кувыркаешься, тоже в первую очередь о ней думаешь?
– Не надо, Андрей. Давай без пустых разговоров.
– Кто в нас стрелял? – этот вопрос крутится в моей голове еще с обеда, но из-за всей происходящей суматохи задаю я его только сейчас.
– Нас запугивали. Убить задачи не стояло. С этими людьми уже разбираются. Последние месяцы мы с Царевым тоже не сидели сложа руки.
– Ты знал о покушении? Это те люди, что присылали угрозы?
– Знал. Прости, что не предупредил. Но так было нужно. В конечном счете большую часть работы мы хотим сделать по закону.
– Смешно звучит, не находишь?
– Поговори с Есей. Никто кроме тебя в этой ситуации не разберется.
То, что никто не разберется, он лукавит. Я знаю его методы. Он может просто их запугать, выжить из города или… Представить страшно эти «или».
Сейчас он дает мне возможность урегулировать ситуацию мирным путем.
А передо мной стоит выбор. Самый сложный выбор.
– Я тебя понял, – киваю и выхожу из кабинета.
Спустившись во двор, долго сижу в машине. Палец завис над экраном с иконкой Еськиного номера. Нажать не решаюсь. Думаю, что сказать. Уже представляю ее реакцию, точно зная, что она будет негативной. И это понятно.
В ее глазах я буду тварью, как и вся моя семья.
Но и не сделать этого тоже не могу. Ситуация критичная, и отец не станет мелочиться. Сейчас он дал мне шанс на то, чтобы оградить Есину семью от неприятностей.
Если не выйдет, то я автоматически лишусь права голоса. Он поступит так, как считает нужным – проедется по ним катком.
До больницы доезжаю быстро. По дороге все же решаюсь ей позвонить, но разговор резко обрывается.
Выхожу из машины. Уши закладывает от громких криков. Плач ее матери неприятно скребет в области груди. Мышца на лице дергается, но я уверенно делаю очередной шаг.
Сжимаю Есину ладонь.
Прошу о разговоре, замечая, как в ее глазах начинает плескаться понимание. Она мечется, отказываясь верить в происходящее, хотя уже знает, зачем я приехал.
Лидию Денисовну уводят в палату, ставят укол успокоительного.
Врач бегло рассказывает, что в целом с девочками все в порядке, жить будут. Но у одной из них были проблемы со здоровьем, которые еще не давали о себе знать. Что-то с почками. Возможно, потребуется операция.
Еся сглатывает и растерянно проводит ладонями по лицу. Я все это время нахожусь рядом.
О произошедшем еще никто не знает. Точнее, не узнает уже никогда.
Все записи с камер на перекрестке и ближайших домов изъяты. Ищут всевозможных свидетелей. Всех, кто мог видеть хоть что-то. Все они получат по внушительной сумме денег и забудут об увиденном раз и навсегда.
Отец перестраховывается. Я прекрасно понимаю, что, заяви Есина мать о произошедшем публично, доказательств не будет. Но это придаст огласку. Губернатору не понравится, если фамилия Панкратовых мелькнет в прессе в подобном контексте.
– Кто был за рулем, Андрей? – Еськин безжизненный голос становится триггером.
Хочется выпустить скапливающуюся агрессию и разнести эту чертову больницу в щепки.
В голове творится настоящий ад, внешне же я чуть сильнее сжимаю кулаки и смотрю ей в глаза.
– Мой брат.
– Ты пришел, чтобы попросить о чем-то?
– Да. Моя семья хочет купить ваше молчание, – говорю быстро, четко, чтобы не сбиться. Намеренно не подбираю красивых слов и не предпринимаю попыток как-то завуалировать свою кощунственную просьбу.
– Ваша семья, – ее губы изгибаются в циничной усмешке.
– Я тебе не враг. Я приехал, потому что знаю своего отца. Он все равно добьется желаемого, но уже другими методами. Послушай меня…
– Я не хочу тебя слушать, Андрей. Ты хотя бы понимаешь, о чем просишь? Твой брат покалечил людей. А если бы все закончилось летально, что, если бы кто-то умер или остался на всю жизнь калекой?
– Знаю. Поверь, я все знаю и все прекрасно понимаю.
– Как ты вообще себе это представляешь? Что я скажу маме? Нам дадут денег и… Боже, – она зарывается пальцами в волосы. – Я не знаю. Я не знаю, что мне делать. Как правильно, скажи?
Хочется ее обнять до ломоты в костях. Прижать к себе и сказать, что все будет хорошо, все поправимо, но это ни черта не так.
Поэтому мои руки остаются упертыми в колени.
– Пойдем на улицу.
Нам обоим нужно проветриться. Еся кивает и, выпрямив спину, идет за мной следом.
– Что он хочет сделать? – ее вопрос летит мне вслед, и я замираю. Веду пятерней по волосам и хаотично думаю, как сформулировать мысль. Сказать всю правду? О чем-то смолчать?
– Ничего хорошего. У него очень радикальные методы.
– Убийство, что ли? – ее голос становится тоньше.
– Если бы я мог повлиять, хоть как-то, я бы это сделал. Поверь мне. Но я не могу. Это мерзко признавать, но сейчас я бессилен против своего отца. У меня нет рычагов давления, поэтому пообещал ему, что поговорю с тобой.
– Он делает это ради тебя, – она закрывает глаза и качает головой. – Я не смогу с этим жить. Моя совесть не позволит. А мама, что будет с ней?
– Подумай о будущем. И знай, я всегда на твоей стороне.
– Можно я побуду одна?
– Конечно, – все-таки решаюсь сжать холодную ладонь, но не выдерживаю и крепко прижимаю Есю к себе. – Я всегда рядом. Не отдаляйся от меня, пожалуйста.
Последние слова звучат замогильно тихо, а еще жалостливо. Я будто вымаливаю у нее шанс остаться прежним. Но это невозможно. Все изменилось.
Домой возвращаюсь глубокой ночью. В гостиной сталкиваюсь с отцом, он сидит перед камином. Курит сигару.
Хочу пройти мимо, но почему-то присаживаюсь в соседнее кресло.
– Что она сказала?
– Ей нужно подумать.
– Я сделал все, что мог, Андрей. На большее не рассчитывай.
Есения
Прошло пять дней, девчонки уже пришли в себя.
Мама снова бросила на меня укоризненный взгляд и выпила несколько таблеток успокоительного.
– Когда их выпишут?
Мамин голос прозвучал резко и громко. Я съежилась от этого звука и нерешительно
