за Альвой, и та веселилась от души.
— Мы как будто король с королевой, а вы наши слуги и возите нас по парку.
Долго стояли у фонтана, вода была ясная и чистая, бассейн глубоко просвечивался солнцем, и в его лучах полоскались золотые рыбки.
Глаза Лео стали внимательней.
— Может, это игра света, — сказала Роза, — кто знает?
Альва сказала, что было бы замечательно вместе провести лето. Она бы научила Лео ездить в колясочке.
— Ой, — кричала она, — ну пожалуйста.
— Конни будет на курсах, — сказала Роза. — А ты?
— Ох, знаешь, — сказала Маргарита, — мне хотелось немного попутешествовать, но я сама не знаю, может, из этого ничего и не выйдет.
С каждой минутой делалось все ясней, что две-то недели они проведут вместе.
— Ну как, замечаете сдвиги? — спросила старшая сестра, когда ей вернули Лео.
Маргарита улыбалась.
— О, — сказала она. — Явные сдвиги.
Она накликала злую судьбу.
Давно уже она не свистела, и теперь, по дороге домой, свистела отвратительно.
Вот ведь как все обернулось.
И конца этому Не видно. И вообще ничего не известно.
Друзья мои хорошие.
Дома ее ждало срочное письмо от Марка о немедленной посылке ему денег и открыточка от Оле, который был в Индии и слал оттуда ценные советы. Помогай другим, и они тебе помогут. Гениальное требование беспомощных друг к другу. Какая чепуха.
Не успела она вымыть руки, как зазвонил телефон. Это был Франк, обнаруживший, что все его семейство отправилось на прогулку в лес, и решивший оповестить ее о том, как он по ней тоскует. Если бы только он выражал это несколько иначе.
Можно, он к ней приедет? Ну да, конечно, не сию минуту, но попозже вечерком? Тут надо еще кое-что уладить в конторе, но ему хочется с ней поговорить.
— Мне это не очень кстати, — сказала Маргарита.
— А что? Ты ждешь гостей? Или у тебя сидит кто-то?
— Да нет, все в порядке, Франк, — сказала она, раз он все равно ничего не понял. — Я рада. Приходи.
Может, зря она к нему придирается?
Съевши омлет, она вышла в сад. В полном параде и в отличном виде, если верить зеркалу. Она бестолково и упрямо унимала сорняки и сухие ветки и любопытство соседей, через ограду интересовавшихся здоровьем Лео.
— Он скоро выпишется? — спрашивал сосед, у которого росли китайские яблоки. Подоспевшая жена из-за его плеча совала голову в ограду.
— Ах, мы столько о вас думали, — сказала она.
Маргарите вскоре открылось, что первого десятка фраз могло бы и не быть. Неизбежный вводный ритуал. Дальше пошли их собственные неприятности: у кого-то там тромб, у сестры рак, малокровие у ребенка. Далее следовала премудрость во всех видах.
— Тут уж ничего не попишешь, — сказала соседка с восточной стороны, с расстроенным вестибулярным аппаратом, которой была противопоказана соль. И даже купаться противопоказано.
— Ну и что из этого? Жить-то надо. Что из того, что слепые не видят, глухие не слышат, хромые не ходят? Их много. Может быть, даже слишком много. Может быть, здоровье вообще не так уж часто встречается.
— Все равно, грех жаловаться. Еще благодарить есть за что, — заключила хозяйка китайских яблок. Это она не сама додумалась, у нее-то прекрасное здоровье, это говорила одна ее подруга, которую безумно трясла судьба.
Не лишено интереса. Но какую ей, Маргарите, избрать формулу? Премудрость хорошо иметь под рукой, но помогает она примерно, как ромашковая припарка или ромашковый чай.
Соседи с китайскими яблоками пригласили ее на ужин, но она отказалась, она ждет гостей, они засидятся. Она отошла к дому и там отдохнула над граблями, сняла перчатки и снова отдохнула, глубоко дыша, потная, довольная.
Она свистела, пока из-за ограды не высунулась голова, тогда она смолкла и затаилась. Между домов тьма залегла уже, а в светлом, забывшемся небе над антеннами еще метались одинокие чайки. За чертой старого города на южном кряже сияли черные небоскребы. В дальнем саду, как из ведра, хлынул юный хохот и хлопнула калитка.
Ей вспомнилось, как в их счастливую пору Лео говаривал, что для него не было бы лучшего летнего отдыха, чем бродить и бродить, брызгая водой на всех нежащихся на солнце девиц. Только б они верно его поняли.
В это время года люди сызнова начинают хорошеть.
Наконец она услышала, что подъехал Франк. Зазвенел звонок, четко и чисто, как будто под привычной рукой, и оттого отрадно. Она сбросила сандалии и сквозь тьму коридора пошла открыть. Он стоял в дверях. Большой черный силуэт, и светлое лицо с ртутными глазами.
— Привет, Франк, — сказала она.
Он тут же в дверях ее облапил.
— Я понимаю, Франк, что весна, — сказала она. — Я и по себе это чувствую. Но все-таки.
Она потащила его через весь дом на террасу.
— Я тут в саду работала. Погоди, я только помоюсь.
Когда она вернулась, он прохаживался взад-вперед и курил.
Она, насвистывая, вышла к нему с двумя порциями виски и села в уголке.
— Ты свистишь небось лучше моего, — сказала она, увидев его лицо.
— Я вообще не свищу, — сказал Франк. — Закуришь?
Что-то она очень много стала курить.
— Ты вводишь меня в искушение, Франк, — сказала она и ударила его по коленке.
— А что?
— Нет, не то, что ты подумал, Франк, — сказала она. — Но я тебя не звала. Почему ты приехал?
— Я могу уйти.
И он поднялся.
— Нет, — сказала она, притягивая его к стулу. — Ну чего ты?
Помолчали. Вокруг шуршали грабли и порхало щелканье ножниц.
— Я больше без тебя не могу, — сказал он. — Дома у меня плохо.
Она засмеялась, и он посмотрел на нее.
— Ты смеешься? — сказал он. — Может, ты мне нужней, чем я тебе?
— Ты как маленький, Франк, — сказала она. — Может, ты и прав, и я тебе нужней, чем ты мне. Зачем об этом кричать? Но насчет того, что ты без меня не можешь, говорить без толку. Возьми себя в руки. Дома у тебя плохо? Больше заботься о семье.
— Ты что, совсем ко мне переменилась? Ты передумала?
— Нет. Но ты человек семейный, Франк, — сказала она. — И не про тебя это — все бросить. Как только бы мы с тобой съехались, ты бы перво-наперво стал устраивать тайные свидания с семьей и у нас пошли бы дикие ссоры. Мы вообще друг другу не подходим.
Он был пристально занят носком своего ботинка.
— Ты только перебори себя, Франк, — сказала она. — И все обойдется.
Иногда мы будем друг по другу скучать. Вполне возможно. Я тоже буду по тебе скучать, Франк.
Она взъерошила его
