еще темнее, о месяце ни слуху ни духу. Идешь — и страшно тебе делается. Всмотришься — различишь кусты, деревья, смутные, неопределенные их очертания. Мрак обнимает тебя, шепчет на ухо: «Не бойся! Я тебя укрою, никто не увидит. Даже сам слепой Туронь, у которого глаза как у совы. Делай, что понравится. Никто не узнает…»
Ребята взялись за руки, и сразу им стало веселее. Рассмеялись, сами не зная чему.
— Давай сходим посмотрим на слепого Туроня! — предложил Палё.
Подкрались к кошаре, обогнули её, всматриваясь в темноту. Вон под самой загородкой белеют ногавицы…
— Дяденька Туронь! — тихонько позвал Палё.
Ответа не было. Туронь спал, дышал спокойно, похрапывал.
Палё вплотную придвинул к Ергушу свое улыбающееся, плутоватое лицо; приложил палец к губам, нагнулся, стал шарить около спящего. Рука его скользнула по кабанице Туроня, вытащила что-то из рукава. Потом Палё нарвал травы, скрутил жгутиком:
— Давай приделаем ему усы!
Он положил травяной жгут Туроню под нос, схватил Ергуша за руку, и оба сломя голову помчались прочь.
На Ямках передохнули, посидели; смеялись над травяными усами Туроня. Палё сказал:
— Я стащил у него ножик и свисток. Ножик у меня свой есть, я себе свисток возьму.
Нож Туроня он отдал Ергушу.
Бодро и весело пустились они к деревне. Насвистывали мелодии, которые Туронь играл на фуяре. Напевали его песенки.
— Стой! — возле кладбища кто-то загородил им дорогу — кто-то в кабанице, в белых ногавицах. Разбойник Туронь! — Подавайте нож и свисток!
Ребята без звука отдали.
— Быть вам разбойниками! — воскликнул Туронь и пошел вверх по дороге.
Мальчики долго смотрели ему вслед. Да, это был сам Туронь, они видели своими глазами. Наверное, проснулся и заметил пропажу. Догнал их и возвратил свои вещи… Чертов человек, как сказал бача…
Бегом спустились мальчики к деревне.
— С богом!
— С богом!
И разошлись. Ергуш повернул к Разбойничьему Хороводу. Шел, раздумывал. Только сейчас до него дошло, что дело-то дрянь. С рассвета дома не показывался. Что скажут мама?..
Ергуш шмыгнул в кухню, молча сел на лавку. Мама ничего не сказала и ужинать не предложила. Анна собиралась укладываться спать; Рудко дремал, уронив голову на стол.
— Помолись да ступай в постель, — разбудила его мама.
— Да ведь боженька уже спит! — сердито буркнул Рудко, продолжая клевать носом.
Ергуш повалился на лавку — так устал, что сон сразу сморил его.
— Вот ваш ножик, — бормотал он во сне. — Мне он не нужен!
Анна подошла к нему, понюхала.
— Опять навозом воняет, — проговорила она, отворачивая нос. — Батраком будет…
Мама встряхнула Ергуша:
— Ложись спать! Ты хоть ужинал?
Ергуш сказал, что ужинал, и пошел ложиться. Добрая мама, не отругала. Плохо это. Отругала бы — ему было б легче. А сейчас раскаяние стягивает горло, теснит грудь.
С чувством вины бросился он в постель.
ТРЕТИЙ СОВЕТ
На другой день под вечер деревня, как всегда, казалась погруженной в тихий сон, и только перед фабрикой чернели фигурки мальчишек-разбойников. Собрались все, кроме Ергуша; даже Якуб Фекиач-Щурок, самый старший, пришел; пришел и Штево Фашанга-Бубенчик, хотя жил далеко. Не было еще Матё Клеща-Горячки, да ребята о нем и не жалели. Все равно только дразнится, неугомонный задира.
Пастушонок Палё Стеранка вел речь:
— Ергуш Лапин летать умеет. Я сам видел. Он спрыгнул с дерева, с самой верхушки, и ничего!..
Йожо Кошалькуля прочистил горло, собираясь заговорить, но Палё не дал ему.
— Он и с собаками разговаривать умеет, — продолжал Палё. — Дядиному Моргошу такое слово сказал, что собачища чуть не рехнулась со страху…
Йожо Кошалькуля, конечно, заспорил.
— Это что! — сказал он. — Это и наш отец умеют. Раз встретили они в лесу медведя и говорят ему: дай бог счастья! И медведь пошел себе подобру-поздорову…
Мальчишки захохотали, потешаясь над Йожо.
— Ну что с ним сделаешь! — сказал Штево Фашанга-Бубенчик. — Дурак дураком!
Имро Щепка-Левша добавил:
— Схватил бы я его за нос, да ведь реветь будет, камнями швыряться. Мамке пожалуется…
Йожо Кошалькуля только слюни глотал, ничего не говорил. Отошел от насмешников шагов на пять, со стороны стал слушать.
А мальчики все единодушно решили, что Ергуш Лапин — необыкновенный, очень необыкновенный какой-то…
ЗУЗКА КОШАЛЬКУЛЯ
Анна тоже нашла себе подружку: Зузку Кошалькулю, сестру Йожо. Они встречались каждый день, если только матери не усаживали их дома за работу.
Зузка пришла утром в белом полотняном платьице. Две каштановые косички болтались у нее на затылке.
— Пойдем утят пасти, — сказала она Анне.
Утята, высиженные старой квочкой, уже совсем подросли, кормились самостоятельно. Бродили по двору, крякали, на мачеху-квочку внимания не обращали. Если она пыталась учить их по-куриному клевать зерна, к ней подходил вразвалку грузный селезень с курчавыми перышками на хвосте, бранил ее грубым голосом и поступал с ней бесчестно: хватал клювом за перья и кружил до упаду.
«Вот-так-так», — жаловалась квочка, сказать хотела: «Вот каких неблагодарных детей вырастила…»
Зузка показала Анне диковинку: зеленую резиновую лягушку, у которой сзади была дырочка. Мама купила ее в городе на базаре.
— Давай нальем в лягушку воды, — сказала Зузка, — и будем брызгаться.
Выгнали утят из «теплицы», и началась потеха: выдавили воздух из лягушки, погрузили в «теплицу», чтоб наполнилась водой. И пошли брызгать — вверх, друг другу в лицо… Визжали как сумасшедшие.
Ергуш, решивший посидеть дома, чтоб мама забыла про его бродяжничество и не волновалась больше, вышел на мостки, смотрел, смотрел…
— Что это у них такое, у чертовок? Пищат как полоумные…
Сел на мостки, заболтал ногами. Хвостик пристроился рядом. Все ждал, когда они с Ергушем в горы пойдут…
Утята возились на берегу канавы, копались в траве. Нащупают клювом стебелек у самого корня — и перебирают снизу доверху.
«Искать! Искать!» — сказала одна уточка другой, и обе заглянули под воду — только хвостики выставились.
Пес Хвостик встал на задние лапки, заработал передними, будто на велосипеде ехал.
«Искать! Искать!» — подхватили все утята и тоже стали искать что-то такое на дне «теплицы».
Зузка подошла к Ергушу, протянула ему резиновую лягушку:
— Хочешь, поиграй, она не испортится…
Улыбнулась застенчиво, голову к плечу склонила.
Ергуш молча смотрел на Зузку, лягушку не брал. Лицо у него было серьезное — голова была полна разных мыслей. О пастушьей хижине, об овцах в горах и Палё Стеранке, о Туроне-разбойнике и о темноте, укрывающей человека, но только не от глаз Туроня…
— Не хочу, — выговорил он наконец. — Играйте сами.
Зузка сконфузилась. Покраснев, обиженная, отошла она к Анне и тихо спросила:
— Что с ним? Играть не хочет…
Анна отвела
