– Разумеется, – ответил он без тени колебания или сожаления и проводил ее до лестницы на второй этаж.
У подножия лестницы Льюис остановился, но, когда Лили, пожелав ему доброй ночи, уже собиралась подняться, вдруг взял ее за руку.
– Лили, – начал он угрюмо.
– Да? – спросила Лили, пораженная до глубины души.
– Послушание является первой обязанностью женщины перед мужем.
Она тихонько кивнула, стараясь придумать какой-нибудь достойный ответ.
– Я наблюдал за вами сегодня вечером, – продолжал Льюис, не дожидаясь ответа. – Ваша манеры и речь слишком свободны, они могут быть неверно истолкованы. Впредь вам придется сдерживать свое поведение при общении с представителями противоположного пола У Лили от удивления открылся рот.
– Но у меня и в мыслях не было ничего неподобающего, Льюис, уверяю вас.
– В этом я не сомневаюсь; но я говорю о впечатлении, а не о намерении. Моему отцу было даровано видение свыше о том, что нам с вами суждено пожениться. В наших глазах этот брак может выглядеть странным, даже неуместным, но это не имеет значения. Таково веление Всевышнего, наш долг – принять волю Его со смирением и благодарностью. – Он крепче сжал ее руку и пригвоздил к месту суровым взглядом. – Вам суждено стать моей женой. Лили. Под моим попечением и терпеливым руководством вы станете такой, какой желает видеть вас Господь.
Это прозвучало почти угрожающе. Лили распрямила плечи, подавив внутреннюю дрожь. По крайней мере в одном можно теперь не сомневаться Льюис питал к ней не больше нежных чувств, чем она к нему. Она одарила его храброй и решительной улыбкой.
– Я постараюсь стать вам хорошей женой, – искренне пообещала Лили. – Буду всеми силами помогать вам на жизненном пути, который вы для себя избрали. Надеюсь, в один прекрасный день вы сможете мною гордиться.
Его суровое выражение несколько смягчилось.
– Я тоже на это надеюсь, – произнес Льюис и, наклонившись, едва коснулся губами ее лба. Первый поцелуй вышел очень сухим и чопорным. – Спите хорошо. Я пришлю вам наверх горничную.
Он ушел. Лили проводила глазами его высокую, суров? выпрямленную громоздкую фигуру, спрашивая себя, что бы он стал делать, если бы узнал о ребенке. При одной мысли об этом ладони у нее стали липкими от пота. Лучше уж не думать. Цепляясь за перила, она с трудом взобралась по лестнице и свернула в коридор, ведущий к ее спальне.
Комната была маленькая, но удобная, вся мебель новая. Не зажигая свечи, Лили сразу же прошла к дверям, выходившим на крохотный балкончик, который казался ей лучшим местом во всей комнате. Слава Богу, он выходил не во двор, так что говор и смех вечеринки, продолжавшейся как ни в чем не бывало в отсутствие невесты, доносились до нее лишь в виде отдаленного гула. Сомс выстроил свой дом на самой окраине старинного города с кафедральным собором, поэтому городской суеты здесь тоже не было слышно. Яркая сентябрьская луна поднималась над вершинами платанов, росших по ту сторону от дороги. Где-то среди деревьев заухала сова. В этот вечер, как и во все предыдущие со дня ее бегства из Даркстоуна, Лили бессознательно отметила про себя, что ей чего-то не хватает. Как и всегда, она сразу же вспомнила, чего именно: шума моря. Вот так, наверное, тревожится новорожденный младенец, не слыша привычного сердцебиения матери.
Лили с трудом перевела дух. Ей многого не хватало, обо многом приходилось сожалеть. Чтобы как-то продержаться и пережить мрачное настоящее, она подавляла мысли о прошлом и не заглядывала в будущее дальше чем на день. Раз ей удалось дожить до сегодняшнего дня, стало быть, надо и дальше продолжать в том же духе, не пытаясь ничего улучшить: от добра добра не ищут. За окном опять глухо и страшно закричала сова. Лили уронила голову на руки и разрыдалась.
За спиной у нее раздался легкий стук и скрип открываемой двери. Она торопливо вытерла слезы рукавом платья и, обернувшись, увидела стоявшую у постели горничную. Та пришла помочь ей раздеться.
Лили разделась молча. У нее не было сил на болтовню, хотя горничная по имени Эбби казалась явно удивленной тем, что молодой госпоже совершенно нечего сказать накануне свадьбы. Пожелав друг другу спокойной ночи, они расстались: девушка ушла, а Лили села перед туалетным столиком, чтобы расчесать волосы. И опять зеркало не польстило ей. Она почти испугалась собственного отражения: на чересчур бледном лице слишком ясно проступало глубоко скрываемое горе. Но больше плакать нельзя: это признак слабости и глупости, да и легче от слез не становится. Однако ее гнула к земле ноша сожаления и вины, а в утешение оставалась лишь мысль о том, что в одном она не солгала Льюису: она будет ему хорошей женой. Чего бы ей это ни стоило, на всю оставшуюся жизнь Лили намеревалась стать такой, какой он хочет ее видеть. Мысль о личном счастье представлялась ей сейчас до смешного несущественной. Все происходящее является наказанием Божьим за ее грех: ведь она отдалась человеку, который никогда ее не любил. Если не произойдет ничего более страшного, – если наказание затронет только ее одну, можно считать, что ей повезло.
Лили бессильно опустила руку и склонила голову, глядя на щетку, которую продолжала машинально сжимать в кулаке. Ее вновь охватило внезапное ощущение пустоты; не в силах больше плакать, она устало закрыла глаза. Что делать? Ей было так одиноко! Все от усталости, твердила она себе. Она расстроена и переутомлена, вот почему так трудно удержаться от воспоминаний о Дэвоне. Не о последнем вечере, конечно, – о, это было неописуемо, невыносимо, – но от других воспоминаний. О том, что их связывало. Сама не зная почему, Лили вспомнила о ночном купании в Пиратском пруду, когда он подошел к ней сзади, а она стояла вся мокрая, дрожащая и смущенная до слез. Это было ужасное воспоминание, и все же оно неизменно вызывало у нее сладкую дрожь тайного волнения. Но почему оно посетило ее именно сейчас? Лили ничего не могла с собой поделать: в ушах у нее отчетливо звучал его низкий, волнующий голос, ей живо вспомнилось, как он сдвинул в сторону ее волосы, по которым стекала вода, как его теплые пальцы легко коснулись ее кожи. Такая острая тоска охватила Лили при этом воспоминании, что горло свело судорогой.
И вдруг у нее перехватило дух. Легчайшее прикосновение к затылку заставило ее в ужасе вскинуть голову. Широкая ладонь зажала ей рот, заглушив испуганный крик.
Они смотрели друг на друга в зеркало. Грудь Лили судорожно вздымалась, ей никак не удавалось перевести дух. Он осторожно убрал руку, зажимавшую ей рот, другой рукой продолжая за волосы удерживать ее на месте. “Она изменилась”, – думал Дэвон, хотя и не мог определить, в чем именно. Он уже отметил это раньше, прячась в тени деревьев и наблюдая, как она движется среди гостей, а потом с балкона, глядя, как она раздевается. Она была прекрасна, как всегда, даже больше, чем раньше, но в ней появилась какая-то незнакомая ему ранее хрупкость, осторожность и томность в движениях. Может, это следствие какого-то горя? Его пальцы крепче ухватили ее за волосы: он вспомнил, что ему дела нет до ее переживаний; нет и не будет никогда.
– Тебя не слишком утомило веселье последователей преподобного Уэзли, дорогая?
