через восемь лет после прибытия туда Лопухиной зафиксирована смерть монахини Твердышевой. Вроде все. Хотя вот что удивительно: Петр очень жестоко расправился со всеми участниками или подозрительными, заодно казнил всех, кто хотя бы проходил рядом. Непонятная жестокость, ведь двадцать лет прошло! А своего родного сына, как известно, собственными руками замучил до смерти. Но почему-то Твердышеву не тронули… Думаю, она была очень умна и вовремя уехала с глаз долой. Тогда ведь специально не искали, перевешали всех, кто под руку попался, а про остальных забыли.
Она грустно улыбнулась Сереже.
– А как ее звали? Вы не помните? – Сережа с восхищением смотрел на Наталью Александровну.
– Твердышеву? Отчего же, знаю. Ее звали Татьяной. А вот мирское имя не известно. Старица Татиана, да и все. Знаете, я ведь была в Суздале, работала в фондах. Там такие вышивки царицы лежат – просто диво дивное. Она такую красоту руками создавала, что словами не передать.
И Наталья Александровна замолчала, очевидно, ей нравилась опальная царица гораздо больше ее прославленного супруга.
Леля, глядя на умильное лицо Сережи, неожиданно почувствовала, что злится. «Вот ведь прицепился. Мог бы и в интернете про Лопухину почитать!» – раздраженно подумала она и решила срочно вернуться в деловое поле.
– Очень интересная информация. Спасибо. Но нам надо теперь попасть в фонд и посмотреть библиотеку Козицких. Это можно сделать прямо сейчас?
– Я не знаю, надо посмотреть по каталогам, где библиотека находится. А у вас есть допуск к архивным фондам?
Леля отрицательно покачала головой. Наталья Александровна прелестно наморщила лоб, виновато улыбнулась и произнесла:
– Тогда я сама попробую найти, потому что вас пустить туда точно не смогу. А что конкретно вам надо?
– Честно говоря, я очень приблизительно представляю, – ответила Леля.
– Ну, хорошо, пойду, узнаю для начала, где хотя бы надо искать, – сказала Наталья Александровна и, действительно, сразу ушла.
Леля посмотрела на друга и покачала головой:
– Представить себе не могла, что ты можешь быть таким романтичным. Мокий, думаю, незримо смеется над твоим – «Наташа, если это Вас не затруднит!» – ехидно передразнила она.
– Ничего подобного! – возмутился спелеолог, – я просто вежливо разговаривал. И если бы я не задал правильный вопрос, мы не узнали бы про Твердышеву. Надо мне спасибо сказать, а не ревновать без причины.
– Я ревную? Ну ты нахал, – Леля фыркнула, но передумала ссориться и серьезно сказала:
– Ладно. Надо срочно придумать, как мне попасть в архив. Ведь только Феодорит сможет показать, что и где надо искать.
– Не только тебе, но и мне, – ответил Сережа, – я могу уговорить Наталью Александровну меня провести. Если меня поймают – придумаю что-нибудь.
– О, нет! Только без жертв, я их вовсе не прошу, – театрально подняла руки Леля.
И в этот момент к ним подошла Алла Сергеевна.
– Ну как, нашли, что искали? – дружелюбно спросила она.
– Не совсем, – честно ответила Леля, – нам бы в архивные фонды попасть, чтобы найти одну книгу из частной библиотеки. Было бы быстрее.
– Что ж, у меня есть допуск в любые фонды и к любым изданиям. Я попробую вам помочь, подождите здесь минуточку. – И она тоже ушла.
Леля удивленно повела плечами:
– Что это она такая любезная?
– А ты, наверное, голодная, – решил Сережка, – раз тебя все раздражает. Надо сходить и поесть после архива. С утра ничего не ели, вот ты и злишься.
Леля сердито взглянула на него, но решила не вступать в дискуссию, и, отвернувшись, сказала:
– Феодорит, нас по всей видимости сейчас пустят. Скажи мне, пожалуйста, что хоть примерно искать?
– Надо найти издание Псалтыри от 1718 года, там на 33 странице вложено письмо. Оно нам и нужно. Когда подойдем поближе, я тебе подскажу.
Алла Сергеевна действительно имела большие возможности, поскольку буквально через пять минут ребят пригласили в архивный отдел.
Нужные полки с помощью Натальи Александровны нашлись довольно быстро. А дальше с помощью Феодорита письмо нашлось еще быстрее.
– Сегодня у вас день находок, – сказала Наташа своим нежным голосом.
– Да? А что еще сегодня нашли? – как бы невзначай бросила Алла Сергеевна, помогая расставлять папки.
– Не могу сказать, это Эрмитажная работа, и она еще не готова. Так что до публикации это тайна, – улыбнулась Наташа, чем приятно порадовала Лелю: хоть не болтливая.
Алла Сергеевна понимающе кивнула, и не стала ничего больше спрашивать. Всем не терпелось скорее прочитать найденную бумагу.
Письмо инокини Твердышевой своей родственнице оказалось сопроводительной запиской к эрмитажной шкатулке. Леля торжественно и медленно прочитала вслух:
«Возлюбленная сестра моя Александра! Письмо сие пишу в многотрудных обстоятельствах, в коих пребываю с Великою Государыней моей, Евдокией Феодоровной. А бедная Государыня моя уже давно каменная сделалась от горя. И молчит она все время и не говорит ни слова, даже слезы уже иссякли в глазах ее, и сама она, как мертвая уже много ден. А я, многогрешная, чем могу помочь ей, Государыне моей? А утром сего дня вдруг заговорила она со мной, сердечная. Дала она мне шкатулку грецкой работы и велела сберечь ее, а что было в ней, сохранить в потаенном месте. Видит она: грядут ей новые тяжкие гонения, и боится, горемычная, что не сможет сохранить тайны, врученной ей. Уж еле схоронила, говорит, сию шкатулку от окаянного Гришки.
Сестра моя, тайна той шкатулки превеликая и исконная, но какая – не ведаю того. Знаю только, что доверена она Государыне моей у Покрова Божьей Матери по пророчеству от другой Царицы–инокини.
Молю тебя, возлюбленная моя Александра, храни ее паче зеницы очес своих. И молю Бога и Отца нашего за блаженного отрока Кирилла, взявшего на себя многотрудный подвиг доставить тебе сие письмо и шкатулку. Прощайте, родные мои. Низкий всем поклон. Мое благословение чадам твоим. Помолитесь о своей грешной сестрице.
С любовью о Господе нашем и Спасителе Иисусе Христе, раба Божия монахиня Татиана».
На обратной стороне в форме креста была сделана еще одна, очерченная прямоугольником, надпись:
«Простерши руци крест образуем.
Многие силы в нем показуем.
Небесна Царя есть скипетръ сущий
Над царствы земли власть имущий».
За последнее время Леля пережила много волнующих минут. Но почему-то письмо неожиданно оказалось самым сильным впечатлением. Она реально почувствовала прикосновение к мыслям и чувствам женщины, которая была ее предком. И именно в тот момент, когда она писала письмо, в минуту наибольшей опасности. Ведь в нем она будто прощалась со своей семьей, не зная даже, переживет ли эту ночь. Лельке захотелось во что бы то ни стало помочь ей. Даже сейчас, спустя несколько столетий, она чувствовала тревогу ее сердца,
