не относиться с уважением к этим меньшинствам, но находят в них конкретное выражение ина- ковости и плюрализма. Присутствие на Ближнем Востоке арабских христиан (из которых вышли выдающиеся деятели арабского национализма) ставит под сомнение полную идентификацию арабского и исламского. Наличие меньшинств может играть важную роль в решениях и самоидентификации большинства.
Однако христианские меньшинства не слишком заботят западную политику. Это было заметно по отношению к христианам в Судане. Это видно и в Ираке, где новая конституция признает шариат источником права и ослабляет светский характер государства, оставляя христианское меньшинство (живущее в стране еще до исламского завоевания) в весьма неопределенном положении. С другой стороны, нужно сказать, что большинство христиан — так говорили мне халдейский патриарх Ирака Рафаил I Бидавид (Bidawid) и влиятельные сирийские епископы — всегда считали светский режим Баас (Партии арабского социалистического возрождения) гарантией против исламского радикализма как в Ираке, так и в Сирии. Иоанна Павла II беспокоило влияние войн в Персидском Заливе на положение христиан на Ближнем Востоке и на отношения между цивилизациями. Вековая политика защиты восточных христиан, проводимая христианскими державами, создала этим меньшинствам много проблем. Много говорят о мусульманских меньшинствах в Европе, но мало о христианских в исламском мире; а может быть, стоило бы задуматься об этом.
Нужно смотреть на мусульманский мир без упрощений. Кто его представляет? В исламе нет «пап» (за исключением частично шиитов); прозападные политические лидеры не представляют мусульманских масс. Как было уже сказано, бродит призрак столкновения между двумя мирами, и встает вопрос, а вдруг действительно большинство мусульман радикально и правительства нелегитимны. «Аль-Каида» представляет глобальный ислам и имеет влияние на мусульманские массы? Оливье Руа (Olivier Roy) писал: «Новизна в том, что при переходе на Запад произошел отрыв ислама как религии от конкретной культуры». Это важное замечание: глобальный ислам не связан с культурой мусульманских стран, где жизнь и вера глубоко пропитаны исламской традицией. Глобальный ислам утверждается в среде мусульманской иммиграции.
Поразительно, что в Лондоне в июле 2005 года некоторые из молодых террористов происходили из прекрасно интегрированных пакистанских семей. Эти молодые люди, вне зависимости от своего воспитания, увидели в радикализме путь к разрыву со своими семьями, не только с проклятым Западом (где они родились и выросли и детьми которого были). В Голландии, напротив, расследование истории убийцы Тео Ван Гога приводит нас в мир социальной отверженности, туда, где анархически-индивидуалистическая модель голландского общества потерпела серьезное поражение.
Ислам, к которому «возвращаются» эти молодые люди, — не религия их стран, связанная с историей и традициями, но ислам проповедников с Ближнего Востока, часто ваххабитского толка: это «чистый» ислам без истории. В этом смысле они не возвращаются, а обращаются к чему-то новому. Их обращение часто бывает плодом фрустрации, а также стремления подчеркнуть свою оригинальность в обществе, где они не чувствуют собственной значимости. Это выбор ислама, но с европейским привкусом. Делая свой выбор, они не ориентируются на общину эмигрантов из своей страны. Их ислам «чист» и глобален. Такой, как у ветеранов исламского интернационала (islamic belt, исламского пояса против Советского Союза) или у виртуальной уммы в Интернете.
Но глобальный ислам не представляет всей сложности мусульманского мира. Конечно, каждая его часть, хотя бы из-за силы масс- медиа, должна найти свое место перед лицом исламской глобализации. Более того, девяностые годы были для мусульман периодом переосмысления идентичности между первыми признаками фундаментализма и западной глобализацией. Мусульманский мир переживает период серьезного и глубокого беспокойства. Есть много самых разных поводов, культурных и религиозных ситуаций.
Глобальный и радикализированный ислам имеет свою стратегию нападения. Его первая цель — власти мусульманских стран: Саудовской Аравии, Египта (вспомним теракт, унесший жизнь президента Садата), нефтяные монархии, Тунис, Сирия и так далее. Вызов, брошенный Западу, показывает способность терроризма ярко и зрелищно вести мусульманский мир в конфронтации с ним.
Сопоставление с Западом уже более ста лет терзает исламскую мысль вопросом: почему мы, мусульмане, отстаем от Запада? Ответ фундаменталистов — возвращение к исламу (но какому?), который становится все более радикальным и в некоторых кругах переходит в терроризм. Начиная с «Братьев мусульман» Хасана Аль Банны (Hasan al Banna) или с пакистанского политика Абул Ала Мавдуди (Abul Ala Mawdudi) все больше утверждается тенденция считать ислам тоталитарной политической идеологией для возрождения мусульманского общества.
Идеи эти падают на почву неопределенности в исламском мире, недовольства Западом и Израилем. В сравнении часто отталкиваются от величия исламского прошлого. Бернард Льюис отмечает разочарование результатами действий реформаторов и революционеров: «стремление к благосостоянию через экономическое развитие привело к обнищанию и коррупции некоторых стран (…) Но хуже всего были результаты в политической области». В период «третьего мира» социализм и национализм потерпели поражение. После 1989 года от Восточной Европы до африканских стран, до ЮАР и Азии, мир открылся демократическому устройству (хотя и несовершенному и с большими натяжками); но арабский мир почти полностью остался в руках диктаторов. С экономической точки зрения сопоставление с азиатским развитием унижает еще больше.
Бездна, отделяющая от Запада, расширилась. Арабский национализм, под руководством Насера, например, видел в западном империализме врага и козла отпущения. До пятидесятых годов Соединенные Штаты были популярны в Египте, в отличие от Франции и Великобритании, считавшихся империалистическими державами (вспомним Суэцкий кризис 1956 года). Затем антиамериканизм стал расти. Он шел от нацистской пропаганды и немецкой культуры тридцатых годов, распространенной в арабском мире; и укрепился во время холодной войны, посредством марксистской и советской пропаганды, идеологии стран третьего мира и наконец, с мировой гегемонией Соединенных Штатов. Саид Кутб (Sayyid Qutb), идеолог «Братьев-мусульман», приговоренный Насером к смерти в 1966 году, долго жил в Соединенных Штатах и пришел к крайне критическому взгляду на материализм и религиозность американцев (несмотря на большое число церквей). Льюис делает вывод: «Безнравственность и распущенность Америки, а следовательно, и угроза, которую она представляет собой для ислама и мусульманских народов, стали предметами веры в фундаменталистских кругах».
А еще есть антисемитизм, но не традиционный для ислама. Он стал подпиткой пропагандистской кампании против Израиля и конспиративным видением мира. «Протоколы сионских мудрецов» были переведены арабскими христианами и стали распространяться по мусульманскому миру. Борьба с Израилем сделала все остальное. Лишь последние несколько лет на международных встречах удается объединить мусульманских (хотя и не всех) и иудейских религиозных деятелей.
Антизападничество, антисемитизм, идея тайного заговора против ислама, политическая неудовлетворенность и экономический крах образовали такую горючую смесь, которой объясняются трудности мусульманского мира, возлагающего в конечном итоге ответственность за свои проблемы на Запад. Пропасть, вырытая западными политиками и антизападным национализмом, расширилась.
В семидесятые
