приятели решили во что бы то ни стало достать мертвую свечу. Сашка словно загипнотизировал Кольку, и они не подумали даже о фантастичности и безрассудности их плана. Им, как и всем, было известно, что мертвая свеча приготовляется из человеческого жира и, вследствие этого, она обладает сверхъестественными свойствами. Полная опасности и неуверенная жизнь до того им надоела, что воры решились во что бы то ни стало добыть чудный талисман, достать человеческий жир. Но у них возник важный вопрос, где достать теперь человеческий труп, чтобы вырезать из него жир; каждый из них подавал свою мысль и, наконец, не придя к определенному заключению, они, двигаемые лишь своей идеей, решились идти и добыть жир во что бы то ни стало. Каждый должен был руководствоваться собственной инициативой, уменьем и сообра-зительностью, и полные энергии и решительности Сашка и Колька взяли с собой ножи, ломики, фонари, потушили лампочку и, оставив конуру, вышли на трудный подвиг. Перспектива будущего довольства и счастья подымала их дух и внушала бодрость и силу.
II
Расставшись с приятелем, Колька остановился посреди площади, чтобы сообразить, что ему делать, и ориентироваться в мыслях. Находясь во власти безумной идеи о мертвой свече, Колька сразу решил направиться на кладбище. Более подходящего места, чем кладбище, трудно было придумать. Мысль была простая и естественная, и потому Колька, подняв воротник своего пальто, зашагал в глухие и темные переулки, направляясь к городской окраине.
Хотя Колька часто посещал кладбище, но в ночное время ему никогда не приходилось там бывать. Днем он шатался по могилам, льстясь на венки, похищая лампады и кресты, или просто сдирал с образов ризы, рассуждая, что для святых и покойников важно, чтобы лик остался. Когда Колька стал приближаться к кладбищенской ограде и в глаза ему сверкнула лампада над воротами, как звездочка, мерцавшая издалека, шаги Кольки замедлились, в душу его стала проникать робость.
Серьезность и трудность задачи, к которой он приближался, предстали пред ним в более определенной форме. Мысль, что дело, за которое он взялся, крайне необыкновенное, заставила его на миг усомниться в успехе своего предприятия, но затем близость цели и сознание о будущей пользе и, наконец, желание погордиться пред товарищами, пред всем воровским обществом обладанием чудесной свечой, заставили его побороть минутную нерешительность. Скоро Колька, старавшийся не глядеть вовнутрь кладбища, сидел уже на железной ограде. Еще минута, и он прыгнул в снег, на забытую могилу без памятника и креста, приютившуюся под самой оградой, и когда ноги его глубоко погрузились в рыхлый снег, Кольке вдруг показалось, что кто-то охнул и слабо застонал под ним, словно он кому-то в грудь втиснул свои каблуки. Колька замер и несколько времени стоял без движения и дыхания, боясь шелохнуться, объятый страхом. Но он скоро оправился, перевел дух, собрался с мыслями и успокоил себя тем, что это ему почудилось, но невольно поспешил уйти от страшной могилы, не желая оглядываться. Он направился вовнутрь кладбища, уставленного белыми крестами, столбами и плитами, которые слабыми очертаниями выделялись на фоне зимней ночи и издали казались среди темных и стройных силуэтов деревьев бродившими над могилами призраками, то простиравшими куда-то свои руки, то тянувшимися вверх, то лежавшими и давившими своей тяжестью могилы. Кой где, как чернильное пятно, виднелась черная плита или мрачный черный крест. Колька перевел дух, очутившись среди могил, памятников и крестов, и, сдерживая себя и борясь с тревожным чувством, проникавшим в его душу, он старался отогнать от себя лезшие назойливо в голову страшные мысли и думать только о деле. К тому же, сильный холод, дававший уже себя чувствовать, да нерасполагающая обстановка кладбища заставляли его стремиться скорее окончить работу и уйти прочь от этого места, где, в противоположность мертвецам, так плохо себя чувствуют живые люди.
Колька стал искать подходящую могилу, не руководствуясь в общем никакими соображениями, и, наконец, почему-то инстинктивно остановился перед одним могильным бугром и стал его осматривать. Вдруг Колька весь задрожал и отскочил в ужасе, как будто его сильно ударили в грудь. «Вот штука, — прошептал он, — чуть мать родную не откопал». Кой как оправившись от охватившего его волнения и поглядев затем печально на могилу своей матери, которую он недавно похоронил, Колька поплелся дальше рыскать среди могильных бугров, думая о своей старухе, которая болела в голоде и холоде, и о том, что и он не мог ничем спасти ее, с трудом добывая всякими путями скудное пропитание. Нужда и печальное положение еще более рельефно предстали пред ним от воспоминаний и придали ему еще более решимости покончить с этим проклятым житьем.
Наконец Колька снова выбрал могилу и решился уже за нее приняться, как глядь! — он опять стоял пред могилой матери. «Господи помилуй, что за оказия!» — пробормотал в сильном замешательстве испуганный таким странным обстоятельством Колька. Перекрестившись, крайне встревоженный, он убежал, решившись искать могилу в другой части кладбища, чтобы не встречаться более с дорогой могилой, которая некстати стала попадаться ему на глаза. Делая усилия не оглядываться и не обращать внимания на различные звуки, носившиеся по кладбищу и Бог весть откуда бравшиеся, Колька направился к небольшой часовне, у которой, как ему было известно, гробокопатели оставляют всегда свои лопаты и ломы. Вооружившись лопатой, край которой даже при лунном свете блестел от частого употребления, Колька решительно плюнул на руки и вонзил лопату в первый попавшийся могильный бугор, чтобы уже не выбирать и долго не искать. Он старался ни о чем не думать, потому что его фантазия невольно разыгрывалась и его охватывал безотчетный трепет. Отбрасывая комья земли и нарушая ими снежную белизну покровов соседних могил, Колька ободрял себя надеждой на будущий результат своей работы, которая быстро подвигалась вперед. Но, находясь в то же время под влиянием окружавшей его обстановки, он не мог не поддаться беспокойству, сознавая, что он глубокой ночью, тайно от всех, нарушает спокойствие мертвецов. Он боролся, как мог, с этим пробуждавшимся в нем страхом, но чувство абсолютного одиночества, чем он был силен вначале, стало постепенно пропадать в нем. Он стал чувствовать, что он уже не один, а что его окружают свидетели его преступной работы, которые чего-то ждут. Сжимая от нервной дрожи зубы, Колька быстро взрывал могилу, стараясь весь предаться работе, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но не думать он не мог; мысли за мыслями спешили в его голове и ему
