POLARIS
ПУТЕШЕСТВИЯ . ПРИКЛЮЧЕНИЯ . ФАНТАСТИКА
CDX
Григорий БРЕЙТМАН
МЕРТВАЯ СВЕЧА
Жуткие рассказы
ПРОПАВШИЙ ТРУП[1]
— В прошлом году, днем, накануне Рождества, — начал свой рассказ товарищ прокурора после усиленных просьб всего общества поделиться с ним ужасным случаем из его жизни, о чем он невзначай упомянул во время рождественского ужина, — я застал дома бумагу от прокурора с предложением немедленно отправиться для расследования одного исключительного дела, приведшего меня в крайнее недоумение и, вместе с тем, чуть ли не в бешенство.
Помилуйте, тут скоро надо было отправляться на рождественский ужин в приятное общество, но вместо этой идиллии приходилось в собачью погоду, с ветром и морозом, тащиться далеко на окраину города, в цитадель, часть бывшей крепости, в которой приютилась военная гауптвахта, военные склады, еще что-то военное и управление всех этих учреждений с небольшой казармой для караула…
Дело, приведшее меня в негодование, заключалось в похищении трупа казненного накануне преступника. Его, раба Божьего, повесили во дворе цитадели, как в самом удобном во всем городе для этой цели месте. За что, собственно, этого несчастного приговорили к смерти, я, право, не знаю, но в нашем тихом болоте случилась впервые такая оказия и, как на грех, сопровождалась она вышеназванным удивительным происшествием.
Кто-то украл труп! Похоронен он был за стеной цитадели, и, как полагается, без могильного холма: сравняли землю, и крышка — без сентиментальностей. А наутро, глядь — трупа как не бывало!
Нам, конечно, он не был нужен, но куда он девался, кому и для какой цели он понадобился? Зря ведь не похищают трупы, да еще казненных. Тут, значит, какая-то особенная причина, и оставлять это дело так — нельзя было.
Тревога поднялась необыкновенная. Согнали на это дело кого только можно было: меня, следователя, полицмейстера, комендантского офицера, участкового пристава и, наконец, молодого человека, сыщика, нюхавшего воздух и интересовавшегося всеми мелочами.
Случай был необыкновенно загадочный: мы тщательно осмотрели двор, овраги за цитаделью, обнюхали всю местность и, конечно, разрытую могилу. Поиски происходили в темной, в самой мрачной обстановке, среди злых порывов вьюги и тоскливого воя ветра. Путь освещали солдаты с фонарями, и тени от людей и стен причудливо смешивались, росли и качались пред нами, прыгали по всем сторонам, надвигались, словно сама нечистая сила вместе с непогодой пристала к нам и не хотела отставать. Настроение получалось самое скверное, самое возмутительное. Кроме испорченного вечера, одного из самых обаятельных вечеров в году, тут еще создавалась будоражившая нервы, гнетущая тоска от всех этих рысканий в чертовских условиях за трупом повешенного. Воображение разыгрывалось, оно готово было видеть покойника выраставшим из снега, неистово кружившимся с протяжным свистом и жалобным стоном и затем уносимым метелью, невольно пугали и дергали нервы светлые полосы от фонарей, танцевавшие зигзагами на стенах цитадели, и угрюмые, темные овраги…
— А что, если он здесь шатается, и мы на него напоремся?… — вдруг сфантазировал, вероятно, ради отвлечения своих мыслей, полицмейстер, вообще любивший некстати шутить.
У меня по телу прошла дрожь, и я понял, что и остальные почувствовали зачатки суеверного страха, так как все дружно ускорили шаги. Против нервов ведь ничего не выдумаешь, и, хотя мы не обменивались мыслями, но в настроении были схожи. Мы почти бежали к цитадели в чаянии света и тепла. Голодными мы были, как псы, и большая, грязная и слабоосвещенная канцелярия, несмотря на свой мрачный колорит, показалась нам приветливой и гостеприимной.
— Как хотите, господа, а надо чего-нибудь поесть и… выпить, иначе невозможно! — тоскливо выразил общую мысль комендантский офицер. — Пойду на кухню, не может быть, чтобы там чего-либо не нашлось!
Сопутствуемый общими симпатиями и пожеланиями, он убежал и скоро возвратился весь сияющий, в полном восторге.
— Все идет великолепно, — воскликнул он, — сейчас будет прекрасный ужин и бутылка водки, которая, к счастью, оказалась у фельдфебеля. Только придется, господа, поско-ромиться, постного ни-ни, последний борщ съел караул за ужином, говядины же припасено на завтра сколько угодно. Здешний повар обещал нам соорудить нечто особенное.
— Вот еще, — вскричал полицмейстер, — до постов ли теперь, если в такую ночь за трупами гоняемся!… Тут нечего разбирать — давай скоромное!
Он встретил, конечно, общее сочувствие и поддержку, потому что от известия, принесенного с кухни, голод наш значительно увеличился. Но, вместе с тем, все повеселели, у каждого явилась потребность забыть о пропавшем трупе и всякой чертовщине. Мы с говором принялись усаживаться вокруг большого письменного стола, и полицмейстер игриво обратился к сыщику.
— Ну, господин Лекок, как у вас дела? Нанюхали ли вы покойника?
Мы с любопытством и улыбками обратили свои взоры на молодого человека, который после короткой паузы произнес:
— Дайте собраться с мыслями, кое-что есть, поужинаем, я приведу все в систему и тогда доложу!
— Совершенно верно, — поддержал его следователь, — тогда и протокол составим.
Разговор тут прервался естественным порядком, потому что вошел повар, солдат в фартуке, и притащил груду мисок, деревянные ложки, вилки, большой черный хлеб и прочее. Одновременно комендантский офицер водрузил на столе бутылку с водкой, отнятую у фельдфебеля, и сказал:
— Ну, подумаем теперь о живых, а потом снова возьмемся за мертвых!
Тут на столе очутились стаканчики, и полицмейстер, с необыкновенной быстротой и ловкостью открывший бутылку, стал наполнять их тем напитком, от которого все люди морщатся и плюют, но который с удовольствием пьют.
«Голод не тетка», и мы усердно опрокидывали стаканчики в рот, забыв о всех покойниках на свете. Откуда взялось
