– Может, на Западе и спаслись на большом корабле, видать, умеют там такие строить, коль ты и другие приплыли на них сюда через весь океан, – говорила старуха, щурясь на солнце. – Но прародителей нашего племени и других спасла дикая свинья.
– И как же свинья могла спасти от потопа? – улыбаясь, спросил брат Рикарду и приготовился слушать одну из древних легенд, экзотичных и странных для человека с Запада.
– Поросенок дикой свиньи предупредил брата и сестру о том, что должно случиться. Но когда дети прибежали в свою деревню, им никто не поверил, взрослые только смеялись в ответ. Тогда брат и сестра залезли на вершину пальмы, а все другие не успели спастись и потонули. Вода прибывала, а пальма все росла, так они и спаслись. На седьмой день потоп прекратился, они бросили кокос, и он упал на землю через семь дней. Тогда великий бог Дева сжег кокос, брат с сестрой взяли ту золу, рассыпали по земле – земля и ожила. Дети тех сестры и брата заселили острова, что вышли из моря, и рассказывали это предание своим детям, а те – своим, так и передавалось оно от предков потомкам, как теперь я рассказываю вам…
Голос старухи был плавным, напевным, слова сливались во фразы красиво и легко, пальцы ловко перебирали солому и сплетали узор в такт словам, отчего даже столь простая наивная история завораживала слушателей. Даже трехлетний непоседа сидел на коленях монаха смирно, заслушавшись. Брат Рикарду не удержался и попросил рассказать еще что-нибудь. Старуха поведала ему о том, как было раньше небо совсем близко к земле, и люди поднимались по высокой горе туда и ходили к богам в гости, но однажды разгневали их, гора расплавилась, стала ниже, а небо поднялось, навсегда став для человека недосягаемым. О том, как однажды боги разгневались и спрятали солнце, а прекрасная жрица устроила праздник с песнями и танцами, боги подумали, будто людям и так хорошо, да и выпустили солнце обратно…
Порою местные легенды оказывались весьма забавными, и брат Рикарду не считал за грех интересоваться ими, как слушают на его родине былины и сказки. Он видел, как сильно отличаются местные мифы от историй, услышанных в Ларантуке, и это еще больше убеждало его в том, что он не ереси внимает вовсе, а просто красивым историям, дошедшим со времен далеких диких предков. Монах не представлял, будто в эти сказки можно верить всерьез, значит, тем проще будет истинной вере занять место в душах туземцев, где нет ложных богов, лишь глупые суеверия.
– А что говорится в преданиях об эбу гого? – спросил брат Рикарду, видя, как рассказчица доделала работу и принялась убирать за собой.
– Эбу гого – это эбу гого. Злобные жадные твари, которые воруют наше добро и жрут помои, – сморщенное и потемневшее на солнце, будто вяленый фрукт, лицо старухи скривилось в презрительной гримасе. – Неизвестно, для чего их боги сотворили, видать, пошутили или были сильно не в духе.
– Но ведь они удивительные! – возразил монах. – Таких существ ни в одном краю, где я побывал, никто и не видывал. Неужели вы так жадны, и не только делиться пищей – отбросы отдать не готовы. В столь изобильном краю жалеете фрукты, которые растут вокруг без вашего труда.
– Фруктов не жалко, га’емезе. Поросенка Трай жалко, у нее свинья первый раз принесла приплод. И мешок риса, который Буди забыл спрятать, а тварь прокралась ночью и втоптала в пыль то, что не сожрала. Да то ли еще будет! Когда я была немногим старше его, – она кивнула в сторону мальчугана, – эбу гого воровали детей. Как мы их боялись, пока мужчины не собрались и не прогнали всю стаю прочь!
Брат Рикарду не хотел верить. Да, эбу гого порой докучали жителям деревни, норовя стащить все, что плохо лежит, но после того набега каждый из туземцев вооружился рогаткой, и стоило кому-то из тварей появиться в поле зрения, как в нее летели мелкие камни, кусочки дерева и все попавшееся под руку. Меткостью эти люди отличались отменной, и довольно скоро между туземцами и эбу гого установилось нечто вроде перемирия: эбу гого не приближались к домам, лишь изредка подворовывая по мелочи, а люди оставляли для них за пределами деревни объедки и очистки, которые не пошли на корм свиньям.
Но невозможно было представить, что эти миниатюрные забавные существа – людоеды, похищающие детей. Брат Рикарду ни разу не видел, чтобы они проявляли злость к людям. Любопытство – пожалуй, но, получив разок-другой камнем в лоб, они стали осторожнее и бесшумно исчезали, едва завидев человека.
– И чего ты так о них тревожишься? Эбу гого живут в здешних лесах с незапамятных времен и всегда были дикими, как звери, – сказала старуха, поднимаясь. – Только они много хуже тех же обезьян, потому как смышленые и наглые. Так что не раздумывай, а бросай камень, если встретишь.
Она скрылась в доме. Соседка забрала сына и тоже ушла к себе – близилось время обеда, ей нужно было приготовить еды для всего своего семейства, возвращавшегося с поля или из леса для полуденного отдыха. Брат Рикарду, привыкший к местному распорядку, тоже думал было прилечь и подремать немного, но сонливости не чувствовал. Не имея срочных дел, да и желания что-либо делать, он решил разыскать Анну, покинувшую дом сразу после завтрака и до сих пор пропадавшую где-то.
Найти ее удалось быстро: вместе с подругами послушница сидела на расстеленной прямо на земле циновке и пряла. Одной рукой она крутила колесо прялки, другой вытягивала нить на веретено, придерживая его пальцами босой ноги. Анна работала умело, легко, дело совсем не мешало ей чесать языки с другими пряхами. Рядом соседская девчонка, та самая, чей образ потревожил монаха во сне, сматывала нить в клубок. Она первая заметила брата Рикарду и смущенно замолчала, опустив ресницы.
Остальные охотно приветствовали его, заулыбались, загомонили, не прерывая однако работы – давно уже жители деревни относились к монаху с любовью и уважением, но без особых церемоний. К тому же дукуну внешне проявляли гораздо больше почтения. Но брата Рикарду это не огорчало, напротив, он чувствовал, что нашел путь к сердцам людей, и был рад, замечая, как они идут к нему со своими радостями и горестями, за утешением, советом, ободрением. Не к дукуну идут и не к старейшинам, а к нему, пусть донесшему благую весть, но все же чужаку.
Никому не отказывал в помощи брат Рикарду, втайне преисполняясь гордости: он смог обратить в веру туземцев без угроз и обмана, лишь с помощью доброго слова и мудрости Священного Писания. День за днем, глядя на плоды своих усилий, он понемногу обретал ту веру в свои силы, какой недоставало ему в день, когда вместе с отцом Мануэлом впервые ступил он на берег Флореса.
Но вместе с уверенностью росло нежелание покидать деревню. Брат Рикарду понимал – рано или поздно он должен уйти и продолжить служение там, где оно необходимо, но день за днем все оттягивал этот миг, находя множество причин, чтобы задержаться. То он не мог уйти накануне большого праздника, ведь прихожане так к нему готовились. То ждал рождения ребенка Буди, одного из самых первых, кто принял веру Христову – не мог же брат Рикарду отказаться покрестить новорожденного. А позже случилось несчастье: на дукуна вновь напала хворь, и он умолял монаха не оставлять его душу наедине с демонами.
