Пальцы мои сами собой потянулись к объекту любования. Аккуратно коснулись груди, скользнули по животу. И нырнули под резинку. Ну а что, проторенным, так сказать, маршрутом…
Ярослав сонно вздохнул, закинул руку за голову — и я отчего-то испугалась, отпрянула и нырнула под одеяло. Спустя несколько секунд тишины раздался разочарованный вздох:
— Что, продолжения не будет?
Так он не спал?!
— И давно ты не спишь?
Ярослав повернулся на бок и тоже оперся на согнутую в локте руку.
— Я-то? Из-за тебя не сплю уже месяца два.
— Ты врешь! Ты прекрасно спал все это время.
— Прекрасно сплю я именно сейчас, — Ярославу прискучила его поза, и он подкатился ко мне под бок, но и этого его показалось мало — и вот я уже прижата спиной к его груди. Без лишних церемоний он задрал тонкую майку почти до шеи и удовлетворенно буркнул, запустив в мой третий свои лапы. — Ну просто прекрасно же…
Спорить с ним я не могла. Так выходит всегда, что от его рук я немею. Из всего словарного запаса остаются только слюнявые сюсюкающие нежности. Их и приходится выслушивать «моему Ярочке». Он, впрочем, не возражал. Терся шершавой щекой о шею, горячими ладонями — о соски, и отвердевшим пахом — о мои ягодицы. А, кстати… У меня же были планы.
Я вывернулась из горячих рук и одернула майку.
— Не понял? — Ярослав смотрел на меня уже порядком поплывшим взглядом, который ему необыкновенно шел.
— Чего тут не понятного? — я толкнула его ладонью в грудь. — Минет заказывали?
— Нет. Но надежды не терял. И даже намекал.
— Намекал?! — я тут же выпала из образа роковой соблазнительницы. Поправила сползшую лямку. И подвинулась поближе. — Не припомню.
— Ну… когда я делал вот так… — его рука опустилась мне на плечо и едва заметно надавила, понуждая меня сдвинуться вниз. — Тебя это не наводило ни на какие мысли?
— Мысли?! — я прыснула. Только с Ярославом я узнала, что в постели можно смеяться. — Ты всерьез думаешь, что когда мы с тобой голые в постели, у меня в голове есть какие-то мысли?
— Правда, что ли? — он довольно ухмыльнулся. — Значит, намеков ты не понимаешь?
— Нет.
— Тогда иди сюда, — он потянул меня на себя. И мы замерли. Сначала мне было интересно, что он дальше сделает. Или скажет. А потом я просто потонула в его глазах. Кажется, это мужики обычно тонут в женских глазах. Ничего не знаю. В серые огаревские полыньи можно мгновенно ухнуть с головой — и пикнуть не успеешь. А сегодня в его взгляде было что-то еще. Что-то новое. И да, снова незнакомое. И он тихо-тихо, едва слышно произнес мне в губы: — Только если ты сама этого хочешь, малиновая моя девочка.
После этих слов у меня не было ни единого шанса. Я поняла, что умру, если сейчас не прикоснусь к моему Ярочке там.
— Ты только прямо мне скажи, если чего не так, — по проторённому маршруту моя рука снова пошла от груди вниз. — Для меня это совсем… новый опыт.
- Ух ты… — Ярослав накрыл мою руку своей. — Понятно, почему ты так долго решалась.
Я вздумала было возмутиться. Или смутиться. Но пока я размышляла, Яр, снова прижав меня, на ухо мне выдал инструкцию. Краткую и точную. Он умеет формулировать, знаете ли.
Инструкцию я выполнила. И даже внесла в нее некоторые рационализаторские… и просто лизаторские предложения. Ярочка мой пытался от меня в финале увернуться — но не успел. И потом, влажный и дрожащий, прижимал меня к себе так, будто я самое дорогое, что у него есть.
***
Вот такими примерно событиями была наполнена наша жизнь в течение двух недель. Исключения было два. Один раз мы таки собрались в кино. А второй раз Ярослав сдержал данное мне когда-то слово и мы на выходные уехал в дом отдыха. Но обо всем по порядку.
***
Руки бы оторвать тому, кто проектировал этот торговый центр! Парковка крошечная, и вечно забита под завязку. Машину пришлось ставить напротив, через дорогу. Заглушив двигатель, Ярослав достал телефон.
Ярослав: Я на стоянке напротив.
Тоня: Бегу.
Ярослав погасил экран и перевел телефон на беззвучный режим. Все. Рабочий день окончился.
Раньше он специально заставлял себя выключаться из рабочего процесса. Работать Ярослав умел и любил. Но не хотел повторения судьбы отца. Всех денег не заработаешь, все дела не переделаешь. И надо уметь останавливать конвейер дел и мыслей. Ярослав для этого использовал все, что подвернется под руку — компьютерные игры, кино, телевизор, соц. сети. Все, что угодно — но обязательно переключить голову.
Сейчас голова переключалась сама, стоило только стихнуть напору ежедневных дел. Более того — иногда было сложно думать о работе, когда мысли то и дело возвращались…
… к ней.
Вон она стоит, на противоположной стороне дороги, дисциплинированно ожидает зеленый сигнал светофора. Ярослав был уверен, что заметил бы Тоню, даже если бы у нее не было такой яркой малиновой шевелюры. Потому что сначала взгляд зафиксировал силуэт, фигуру.
Тоня стояла и нетерпеливо притопывала ногой, не сводя взгляда со светофора. Торопится. К нему.
Едва зажегся зеленый, Тоня сорвалась с места и побежала. Ярослав забыл про все, он смотрел, как она бежит. К нему бежит.
На девушке легкие тонкие просторные брюки и футболка. Одежда не сковывает движений, и не скрывает их. И невозможно не любоваться. Движения легкие и стремительные. Ничего нигде не трясётся, не прыгает, не болтается. Тоня все словно литая — упругая, рельефная, как ожившая античная статуя.
И невероятно нежная при этом.
Эта девочка с красной шевелюрой, острым языком, не лезущая за словом в карман, с заливистым смехом, не знающая, кажется, запретных тем в разговоре, может и отбрить, и матом послать. И борщом накормить.
И приласкать. Так приласкать…
В постели, когда он снимал с нее одежду, смешливая и острая на язык девчонка куда-то исчезала. И на ее месте появлялось такое чудо нежное, что Ярослав поначалу просто задыхался. Никто и никогда не говорил ему столько нежных слов. Он никогда бы не подумал, что будет так на это реагировать. Может быть, дело в контрасте. Когда одна и та же девушка сначала ехидно предлагает тебе купить мозгов или, не моргнув глазом, рассказывает про тонкости мужской эпиляции. А потом, позже, она же, всхлипывая и крепко обняв за шею, шепчет. Чего только не шепчет.
Ярочка… хороший мой… мальчик мой… солнышко… мой малыш…
Ярослав кашлянул, прочистил горло. Так, наверное, его только в младенчестве называли. Наверное, называли, но он не помнит. И он, конечно, с крайне снисходительным видом позволял ей, крайне смущенной, называть его Ярочкой. В постели. А сам дождаться этого не мог, и млел, слушая. Назовет она его малышом сейчас, когда сядет в машину — он возмутится. Не назовет сегодня ночью — затоскует.
