Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 256
«В это тяжкое время, сражавшимся на позиции казакам приходилось по целым суткам довольствоваться каким-нибудь сухарем и нередко терпеть жажду, приходилось с вечера обмокнуть, к утру обмерзнуть и не скоро дождаться очереди обогреться и осушиться. Боевые потери в людях происходили ежедневно: стихийные влияния и лишения бивуака также подрывали силы пластунов. К концу зимы 1855 года число людей в обоих батальонах сократилось на столько, что они не могли уже составить и одного полного батальона. Но нравственное настроение было сильное, боевой дух рос, пластуны закалялись. Часто им приходилось попадать в невозможное положение. Вот одно из многих подобных же: в ночь на 5 апреля 1855 года, впереди 4‑го бастиона, пластуны по обыкновению занимали передовые ложементы, а за ними, во второй линии резервных ложементов, была расположена рота Екатеринбургского пехотного полка. Неприятель вел под 4‑й бастион мину, но, дойдя с ней только до первой линии наших ложементов, решился взорвать ее, потому что заметил с нашей стороны контр-мину. Взрыв последовал ночью и был так силен, что все пространство впереди 4-го бастиона и самый бастион содрогнулись несколько раз, как бы от ударов самого жестокого землетрясения. Взлетевшими на воздух глыбами земли и камнями обдало все ложементы, а особенно досталось ближайшему ко взрыву, крайнему ложементу пластунской линии. В то же мгновение осаждающие распорядились по всем ближайшим своим линиям открыть сильнейший ружейный и артиллерийский огонь, причем были пущены в ход боевые ракеты. Казалось, неприятель хотел соединить все ужасы боевого огня в одну внезапную стихию, чтобы окончательно ошеломить 4‑й бастион. Роте, бывшей в резервных ложементах, представились все признаки наступающего штурма, и она отступила на бастион, где, вследствие этого, забили тревогу и стали готовиться к отражению приступа. Не видя, однако, пластунов и не получая от них известия, обеспокоились насчет их участи.
Хорунжий Макар Шульга, произведенный в чин офицера из рядовых пластунов, решился добраться до их ложементов, несмотря на метель штуцерных пуль. Возвратясь, он донес, что в ложементах пластуны на своих местах и шибко ведут перестрелку, а крайнего, шестого ложемента, возле которого последовал взрыв, он не мог заприметить и полагает, что его совсем засыпало землею от взрыва. Вторично сделанное дознание показало, что и в крайнем ложементе люди целы; что после взрыва пластунов действительно присыпало землею и заставило их расчищать закрытие пригоршнями и шапками, но как только они немного оправились и приметили, что неприятельские стрелки бросились занимать воронку, то начали выбивать их оттуда усиленным огнем и до сих пор еще не допустили ни одного смельчака прочно там усесться: но что у них патроны уже на исходе. Тогда послали к трем молодцам, так хорошо распоряжавшимся в своем потрясенном и засыпанном закрытии, подкрепление из четырех пластунов и патроны; исход был тот, что неприятельские стрелки, несмотря на все их усилия, не были допущены занять воронку и оставили в ней кучу своих убитых».
Держась обыкновенно впереди батарей на самых крайних позициях и ложементах, участвуя в секретах, дозорах и разведках по осадным работам союзников, пластуны возвращались на бастионы лишь для кратковременных передышек. Здесь они находили иногда горячую пищу, которая готовилась в городе и приносилась оттуда на бастионы. Целые ночи дежурили затем казаки на самых опасных передовых пунктах, зорко следя за всем, что происходило на передовых позициях неприятеля. По слуху, припавши ухом к земле, они определяли вновь начинавшиеся работы и направление, в каком они велись; а если слуха оказывалось недостаточно, то ухитрялись под покровом ночи пробраться к самому месту работ, наблюдали, как неприятель копал землю, куда он выносил ее, как устанавливал пушки и пр. Таким образом, ни одна батарея не устраивалась у союзников, ни одна траншея не была у них выкопана, ни одно поступательное движение в этом отношении не укрывалось от бдительных пластунов. Ползая на разведки, пластуны, не стесняясь, захватывали с собой все, что плохо лежало у неприятеля. Однажды они взяли в плен передовой неприятельский пост как раз в то время, когда неприятели сидели за горячим супом. Пластуны при этом захватили не только весь пост в полном составе, но и два котла супу и потом дома «чужими пирогами своих родителей поминали», т.е. угощали пленников их же собственным супом. Когда в первое время осады Севастополя передовые караулы и редуты союзников не позволяли видеть расположение неприятельских сил и судить о намерениях противников, то пластунам поручено было проникнуть в неприятельский стан. Мелкими партиями пробрались они незамеченными сквозь передовую цепь, затем так же удачно прошли вторую линию более усиленных уже караулов, наконец, обошли даже резервы с артиллерией, и, высмотревши хорошо расположение главных сил неприятеля, их складов, парков, бараков, пехоты, кавалерии и артиллерии, пробрались затем назад совершенно другими путями, потерявши одного человека, но зато доставивши массу полезных сведений.
Когда около того же времени явилась нужда в уничтожении сена, заготовленного севастопольцами, но попавшего в руки неприятеля, то пластуны, по предложению главнокомандующего, взялись сжечь эти запасы сена. В первую же благоприятную ночь, при благоприятном ветре, 20 казаков, под командой урядника Демьяненка, переправились через реку Черную и устроили здесь засаду, пославши трех пластунов к сенному складу. Пробравшись ползком между неприятельскими караулами, посланные пластуны проникли внутрь склада и, зажегши изнутри сено, поползли обратно и затем бросились бежать на глазах французов мимо засады. Французы пустились преследовать беглецов, но едва убегавшие миновали засаду, как раздался отсюда дружный залп, ошеломивший французов. Пользуясь замешательством многочисленного неприятеля, пластуны вовремя успели отступить без всяких потерь, надевши на кусты свои шапки. Между тем, пока горело сено, во французском войске поднялась тревога, выдвинуты были вперед даже резервы и долго затем раздавались ружейные выстрелы по висевшим на кустах шапкам, пока неприятели не разобрали, в чем было дело.
Формулярные списки офицеров и пластунов, участвовавших в Крымской кампании, наполнены множеством крупных и мелких военных деяний, совершенных пластунами в течение всей кампании. Но сухой перечень разного рода поручений, движений, разведок, разъездов, аванпостных стычек, нападений, отражений, пленений, вылазок и т.п. не дает еще ясного представления о том, что и как исполняли пластуны на самом деле. В живом освещении действительности все эти формулярные отличия характеризуются своеобразными подробностями, начиная от вызывающего улыбку случая и оканчивая крупным личным подвигом, блещущим самоотвержением и геройством.
На страницы печати о севастопольских событиях в свое время занесен был ра-зительный случай трогательного отношения черноморских пластунов к убитому товарищу. Люди, привыкшие с мужеством глядеть в глаза смерти, не могли перенести издевательства над трупом товарища и решили в крайнем случае пожертвовать другой жизнью, чтобы прекратить опозорение мертвеца.
Четвертый бастион, на котором служили пластуны, дальше других укреплений вдавался в черту неприятельской осадной позиции и поэтому нес больше потерь, чем другие укрепления. Особенно сильно вредила ему неприятельская мортирная батарея, устроенная в земле на расстоянии штуцерного выстрела от бастиона. Когда 28 ноября было заключено между воюющими сторонами перемирие на несколько часов для уборки убитых, главнокомандующий князь Меньшиков и начальник Севастопольского гарнизона граф Сакен прибыли на четвертый бастион.
Ознакомительная версия. Доступно 52 страниц из 256
