над Римом и не собирались никуда уходить. Небольшой, чуть отдалённый, раскат грома обозначил своё пришествие перед началом очередной грозы.
Синьор Ривейра смотрел в окно и размышлял о своём прошлом. Неоднозначность произошедшего много лет назад, терзала его душу, как и совершённые опрометчивые поступки под действием эмоций. Это было удивительно, но Лоренцо ничем не отличался от любого другого человека на этой Земле. Каждый, раб собственных страстей!
Отойдя от окна, синьор Ривейра подошёл к рабочему столу, находясь в своём домашнем кабинете, где проводил большую часть времени. Его сложно было назвать затворником, но последний месяц он провёл, работая в этих стенах, среди книжных шкафов и мудрости, хранившейся на страницах редких изданий.
Лоренцо сел за рабочий стол на кресло и, вытащив из хьюмидора кубинскую сигару, закурил. Выпустив крепкий табачный дым изо рта, он беглым взглядом пробежался по рамкам с фотографиями и, взяв со стола золотую монету, подбросил вверх.
Синьор Ривейра словил в ладонь соверен, вспомнив фразу великого полководца Гая Юлия Цезаря, перед переходом Рубикона: «Жребий брошен!».
Глоток односолодового виски и несколько тяг сигары, переключили внимание Лоренцо на экран ноутбука, где было напечатано письмо для Брайна Фитцджеральда.
Стук в дверь отвлёк синьора Ривейру от перечитывания текста письма, чтобы не снабдить советника президента Сандерсона лишней информацией, о которой можно спокойно умолчать.
— Войдите! — положив сигару на пепельницу, произнёс Лоренцо и поправил воротничок своей чёрной сорочки.
Настольная лампа ярким светом освещала поверхность рабочего стола, где неизменно царили порядок и чистота.
— Добрый вечер, Синьор! — зайдя в кабинет и плавно закрыв за собой дверь, произнёс «Первый».
— Проходи! Присаживайся! — допив в стакане порцию односолодового выдержанного виски, сказал синьор Ривейра и поставил хрустальный стакан на стол.
— Спасибо! — коротко добавил суперсолдат и прошёл к рабочему столу Лоренцо. Он сел на стул с деревянными подлокотниками, приготовившись слушать очередной приказ.
— Как ты думаешь? Что в жизни самое главное? — выпустив изо рта табачный дым, спросил синьор Ривейра, держа между пальцев медленно тлевшую сигару.
— Думаю, что для каждого это что-то своё! — немного ослабив чёрный галстук и поправив воротничок белой сорочки, настороженно ответил «Первый». Духота на улице перед самым началом грозы сводила его с ума, а пот, казалось уже пропитал насквозь подкладку пиджака тёмного строгого костюма.
— Хм… Я помню, как профессор Сильвани говорила, что ты лучше всех из тринадцати «братьев» умеешь играть в шахматы.
— Вы, позвали меня ради партии в шахматы? — с нескрываемым удивлением, спросил суперсолдат, прекрасно понимая, что это совсем не так, но шутка, в любом случае, была весьма кстати.
— Не совсем, «Первый»! — начал Лоренцо и, вытащив из ящика стола бумажный пакет, передал его в руки суперсолдату. — Открой!
«Первый» вытащил из пакета фотографию женщины с маленькой девочкой на руках, сделанную на фоне песчаного берега моря в жаркий солнечный день. Скорее всего, снимок был сделан в одной из стран Карибского бассейна, молча и не озвучивая своё предположение, выдвинул версию суперсолдат.
— Тебе предстоит небольшое турне в Берн! — продолжил синьор Ривейра, плеснув в стакан порцию виски, и крутанул пальцами правой руки на столе золотой соверен. — На флэшке в пакете вся необходимая для выполнения миссии информация. Сделай всё красиво, но об этом никто кроме нас двоих не должен узнать!
— Я всё понял, Синьор! — убрав фото обратно в бумажный пакет, коротко произнёс «Первый». Будущая миссия не вызвала у суперсолдата никакого восторга! Убийство детей не может быть оправдано ничем, но кто он был такой, чтобы возражать синьору Ривейре, имевшему право в любой момент пристрелить его, как бешенную собаку за неповиновение. — Я могу идти?
— Можешь! Но, всё-таки… Что в жизни самое главное? — выпустив изо рта табачный дым, снова поинтересовался у суперсолдата Лоренцо.
— Семья, Синьор! А помимо этого: честь, преданность, верность собственным идеалам и совесть! — оттолкнувшись руками от подлокотников, встал со стула «Первый» и ответил на вопрос синьора Ривейры.
Суперсолдат вышел из кабинета Лоренцо и, захлопнув за собой дверь, растворился в тёмном коридоре…
Берн
Яркие лучи утреннего солнца и голуби, взмывающие вверх, желали поведать небу о том, что нет ничего в этом мире более важного, чем семья! Ступени кафедрального собора и тоска, исчезали прочь. В такие моменты время останавливается, чтобы человек смог запомнить эти мгновения счастья на всю жизнь.
Романов поднимался по ступеням, чувствуя, что оставляет позади целую эпоху, научившую его везде и всегда идти до конца.
Крёстный Доменико обнял своего крестника, искренне сожалея в душе, что Паскуалина не дожила до этого дня, когда её сын будет стоять перед алтарём, готовый произнести клятву любви и верности своей невесте.
Андрей одёрнул пиджак чёрного строгого костюма и, с лёгкой нервозность, поправил завязанный на праздничный манер красно-белый галстук в полоску. Отцовские запонки на манжетах белой сорочки блестели на солнце и Романову оставалось сделать последний шаг навстречу будущему.
Войдя в собор, он перекрестился и в сопровождении крёстного направился к алтарю, где его уже ждала Анджелина в белоснежном свадебном платье в компании жены Доменико. Матильда была в праздничном сером костюме со шляпкой на голове.
Кэти сидела на скамейке в белом кружевном платьице, обнимая своего любимого плюшевого мишку, и с радостной улыбкой на лице смотрела на маму.
Андрей остановился напротив Анджелины и, подняв фату, взял её за руки. Они повернулись лицом к алтарю и священник начал венчание.
Позднеготический собор, витражи, освещённые яркими лучами солнца, их глаза и Божье слово скрепляли союз двух сердец, поклявшихся друг другу в любви и верности.
— Силой, данной мне Господом, объявляю вас мужем и женой! — торжественно возвестил священник, а губы Андрея и Анджелины слились в коротком поцелуе.
Счастливые лица, искренняя радость и аплодисменты сменились детским смехом Кэти, оказавшуюся в объятиях родителей…
Рим. Ватикан
Ночной прохладный ветерок проникал в кабинет кардинала Де Санктиса через двери открытого балкончика, после жаркого дня, прошедшего среди пламенных красивых речей, цена которым была меньше ломанной лиры.
Время — не любит своих героев! Аурелио это знал очень хорошо, а немым подтверждением данной мысли, были многовековые пергаменты и фолианты, скрытые от людей в архиве Святого Престола. Гораздо проще помнить о подлецах, коварных интриганах и низких лицемерных лжецах.
Похороны понтифика у кардинала Де Санктиса вызывали ассоциации с фарсом и мракобесием, когда жажда власти захлёстывает своим предвкушением, оказываясь для большинства обитателей Ватикана, лишь ощущением собственной важности, очень далёкой от благочестия католической веры.
До начала конклава оставались считанные часы, а значит, вся основная борьба была впереди.
Эта ночь имела огромное значение
