темноты. Наутро выглянуло солнце, и когда царь вышел из шатра, то перед ним стоял Аристандр.
– Что случилось?
– Смотри. Это он. – Ясновидец указал на скелетоподобного голого человека, сидевшего под баньяном.
– Кто он?
– Тот голый человек из моего кошмара.
– Ты уверен?
– Я сразу его узнал. Он уселся там вчера вечером. И оставался в неизменном положении, неподвижный как статуя, всю ночь под бушевавшей непогодой, не дрогнув, не моргнув глазом.
– Кто он?
– Я спросил других индийцев. Никто его не знает. Никто с ним не знаком.
– У него есть имя?
– Не знаю. Думаю, это самана, один из их философов-мудрецов.
– Отведи меня к нему.
Увязая в жидкой грязи, покрывавшей весь лагерь, они приблизились к дереву и остановились перед таинственным пришельцем. Александру сразу вспомнился Диоген, голый философ, которого он встретил теплым осенним вечером, когда тот лежал, растянувшись перед своей амфорой, и теперь царь ощутил, как от волнения в горле встал комок.
– Кто ты? – спросил он.
Человек открыл глаза и уставился на него горящим взглядом, но не раскрыл рта.
– Ты голоден? Хочешь пойти в мой шатер? – Царь обернулся к Аристандру. – Скорее, пусть придет толмач.
Когда привели толмача, он повторил:
– Ты голоден? Хочешь пойти в мой шатер?
Человек указал на маленькую мисочку перед собой, и толмач объяснил, что бывают такие святые люди, аскеты, ищущие вечного невозмутимого покоя; они живут на милостыню, и им достаточно горстки вареного болотного зерна, ничего больше.
– Но почему он не хочет войти в мой шатер, обсушиться, согреться и досыта поесть?
– Это невозможно, – сказал толмач. – Это нарушило бы его путь к совершенству, к растворению в окружающем, к единственно возможному покою, к единственно возможному освобождению от страданий.
«„Панта рей“[57], – подумал Александр. – Идеи Гераклита… Все растворяется во всем, и все создается заново в другой форме. И сознание тоже… Крушение как единственная надежда…»
– Дай ему его пищи, – велел он, – и скажи, что я буду счастлив поговорить с ним, когда он захочет.
Толмач ответил:
– Он сказал, что поговорит с тобой, как только выучит твой язык.
Александр поклонился мудрецу и вернулся в свой шатер. Между тем трубы протрубили войску сбор, и оно двинулось в направлении Гифаса, последнего притока Инда, последнего препятствия на пути к бескрайней глубинной Индии, к Гангу и сказочной Палимботре, на пути к берегам последнего Океана.
Войско углубилось в редкий подлесок, который по мере приближения к реке постепенно становился все гуще. На второй день опять хлынул проливной дождь. Он продолжался весь третий день и четвертый. Индийцы-проводники объяснили, что сейчас сезон дождей и обычно он длится шестьдесят дней. Когда солдаты Александра вышли к берегам Гифаса, река поднялась и замутилась. Царь собрал в своем шатре военный совет. На совете присутствовал флотоводец Неарх, его заместитель Онесикрит, отличившийся в последних операциях по форсированию рек и спуске по Инду из Аорна в Таксилу; а также – Гефестион, Пердикка, Кратер, Леоннат, Селевк, Птолемей и Лисимах. Старой гвардии Филиппа больше не существовало, и командующими всех больших боевых соединений стали бывшие юноши из Миезы.
Присутствовал также союзный индийский царь по имени Фагай, прекрасно знавший местность по ту сторону Гифаса.
Александр начал:
– Друзья мои, мы уже дошли туда, куда никогда еще не заносило ни одного грека. Мы находимся дальше тех мест, где бывал бог Дионис в своих скитаниях. И это – благодаря вашей беспримерной отваге, вашей исключительной стойкости, вашему героизму и героизму ваших солдат. Осталось сделать еще один великий шаг. Мы перейдем последний приток Инда, и больше не останется препятствий нашему продвижению к Гангу и берегам Океана. И там, на берегах Океана, мы завершим наш поход, самый грандиозный из всех, что когда-либо предпринимали люди или боги. Мы воплотим в жизнь величайшую мечту. А сейчас, полагаю, Неарх должен сообщить нам план по форсированию реки, после чего командиры боевых частей изложат свою точку зрения на предстоящий переход.
В это время над шатром прогремел гром такой силы, что все на столе затряслось. Несколько мгновений после этого все молчали, и шум дождя казался неправдоподобно громким.
Птолемей быстро переглянулся с Селевком и заговорил первым:
– Послушай, Александр, мы ли не следовали за тобой? Знай, мы готовы идти за тобой и дальше, идти в грязи, по болотам, среди змей и крокодилов, мы готовы пересечь новые пустыни и новые горы… Мы готовы идти за тобой до пределов земли, но твои солдаты – нет.
Александр изумленно посмотрел на друга, словно не веря собственным ушам.
– Твои солдаты отдали тебе все свои силы без остатка. Им больше нечего отдавать.
– Неправда! – воскликнул Александр. – Они разбили Пора и захватили десятки городов!
– И потому изнемогли. Разве ты сам не видишь? Посмотри на них, Александр! Остановись и посмотри на них! Они бредут под непрерывным дождем, по колено в слякоти, со спутанными бородами, с красными от недосыпания глазами. Ты подсчитывал, сколько их умерло, чтобы воплотить в жизнь твою мечту? Ты считал их, Александр? Сколько погибло от ран, от незаживающих язв, от гангрены, от змеиных укусов, в пасти крокодилов, от малярии, дизентерии? Истощенные и изможденные, они тащатся к этому отдаленному пределу мира, но им страшно. И боятся они не врагов, не их боевых колесниц и слонов, нет! Они боятся страшной, враждебной природы, неба, постоянно сотрясаемого громами и раздираемого молниями, чудовищ, что ползают в лесах и болотах! Они боятся даже ночного небосвода, когда прямо над головой видят те созвездия, которые в земле их детства клонились к горизонту и почти тонули за ним. Посмотри на них, Александр, они уже не те: их одежды обтрепались, они вынуждены носить рванину или пользоваться одеждами покоренных варваров. У их коней сточились копыта, и они оставляют на земле кровавые следы.
– Я переносил все то же, что и они! Я мерз вместе с ними, испытывал такой же голод и жажду, я страдал от дождей и ран! – крикнул царь, распахивая одежду на груди и показывая шрамы.
– Да, но они – не ты, у них нет твоей энергии, твоей жизненной силы. Они – просто люди. И они измучились, ослабели. Годами они не видят своих семей и с тоской думают о своих женах и детях, которых покинули слишком давно. Подумай о тех, кого ты оставлял в городских гарнизонах, порой наказывая за дезертирство не согласных остаться с тобой. Даже это пугает их: они боятся, что от тебя придет глашатай и велит навсегда поселиться в гарнизоне какого-нибудь забытого передового поста. Верни их домой, Александр, заклинаю тебя именем
