Он глянул за кромку окопа. В нескольких метрах от него показался зачехленный маскировочной тканью стальной шлем. Эрнст тоже осматривается, как и он. «Откуда здесь взялось столько бойцов? Только что прекратился огневой налет, а эти идиоты уже снова побежали». Он узнал Хайнца и окликнул его. Тот рассмеялся, махнул рукой и ответил:
— Мы теперь — авангард! Дрыхните дальше, а мы бежим на Курск!
Ханс прокричал:
— Медленно впере-о-о-од! Держать дистанцию!
Эрнст выругался, повесил автомат на шею, в уголке рта — наполовину искуренная сигарета:
— А у парня хорошее чувство юмора!
— У кого, у Ханса?
— Чепуха! Я говорю про Хайнца!
Снова в ряд тяжело идущих перед ними солдат ударил снаряд. Люди из 3-го взвода вдруг заторопились. Эрнст тоже побежал быстрее и показал вправо от себя. Блондин рванулся туда и услышал нарастающий вой. Когда грохнули первые разрывы «сталинских органов», он на четвереньках влетел в окоп. Эрнст залег рядом с перевернутым набок полевым орудием. Блондин прятался под перевернутым зарядным ящиком. Он глянул вверх — колесо ящика еще крутилось. Он притянул к носу верхнюю губу — будем надеяться, что в зарядном ящике снарядов уже не осталось. В нескольких метрах от орудия лежали убитые русские. Одному вырвало весь бок. Кишки вывалились и лежали в темной грязной луже. У другого не было нижней части туловища. Между поясным ремнем и сапогами — сплошное месиво земли и крови.
Начали бить танковые пушки. Блондин четко различал их на слух — резкие и громкие — сзади, и глухие и тихие — спереди. Штурмовые орудия и Т-34! Будем надеяться, что русские на этот раз не окопались!
В ходе сообщения, шедшем от позиции полевой артиллерии дальше в глубину советских позиций, снова лежали убитые русские. Один младший лейтенант без лица сидел, прислонившись к стене окопа, позади него стоял на коленях другой — с оторванными спиной и задом. У Блондина перехватило дыхание — словно сырое рубленое мясо — двое лежали друг на друге, перекрученные и изломанные, — следующая позиция артиллерии! Одна пушка перекрывала половину окопа — словно игрушка, подброшенная со своей позиции в воздух и закинутая сюда. Двое русских были прямо-таки приклеены к стенам окопа — взрывной волной их впрессовало в деревянную обшивку и посекло осколками. Посреди траншеи — огромная воронка. В ходе сообщения лежали мертвые — разорванные на куски и наполовину засыпанные землей.
Эрнст и Блондин выскочили из окопа. Кругом рвались снаряды. Блондин отполз назад, залег среди трупов. Летели куски земли и щепки, и он чувствовал их удары по каске и штурмовому снаряжению. Его левая рука попала во что-то липкое и вонючее. Он отдернул руку, снова выскочил из окопа, пробежал немного и спрыгнул в следующий окоп. Снова рядом разорвался снаряд. Лежа он рассмотрел свою руку, испачканную кровавой жижей. Он закрыл глаза и вытер пальцы о кусок дерна.
— Проклятие, проклятие, проклятие! — шептал он. — Проклятие, думают, что мы сейчас прорвались. Что район обороны взломан, а тут показывается новая позиция! Это как длинный коридор с бесконечными дверями. Выламывается одна, и сразу же виднеется следующая закрытая. Ничего общего с прогулкой! Это скорее тяжелейшее прогрызание, шаг за шагом. Приходится пробивать стены головой, и от этого с каждым разом в башке гудит все сильнее, и снова удар, до сотрясения мозга или пока не расколется череп. Если так пойдет и дальше, наступит Рождество, а мы все еще не прорвемся, не говоря уже о том, чтобы добраться до Курска. И все, что было до сих пор с нашей стороны, — лишь булавочные уколы.
Он встал, пробежал несколько шагов, упал, снова вскочил и бежал до следующего укрытия.
«Где они все?» — и услышал на бегу свист подлетающих снарядов. Уткнулся лицом в землю, послышался взрыв — вскочил, побежал — залег, слушая, как пульс колотится в голове. Сам себе командовал: «Встать! Ложись! Встать! Ложись! — Послышалась пулеметная очередь. — Ложись! — Свистнули пули рикошетом. — Встать! Осторожно!» Взрывом высоко швырнуло землю. Свистнули осколки. «Встать! Бегом дальше!» Он видел перед собой вздымающуюся землю и разрывы, от которых низом далеко разлетались куски земли, а в середине взлетали вертикально вверх черные фонтаны. Высморкался! Проверил, не забилась ли грязь в канал ствола. Русская снайперская винтовка Токарева такого не выносит.
«Снова встать! Боже мой! Это же бешеный нарастающий вой орудий залпового огня! Реактивные минометы! Наконец-то наши! Мы здесь! И все же мы здесь!»
Слегка поднимающаяся равнина содрогалась от топота бегущих солдат. «Теперь Иванам придется спрятать головы в грязи, теперь пусть мечутся и ищут укрытие! Теперь мы здесь! Бежать во всю силу ног и легких! Чем большее расстояние мы сейчас пробежим, тем меньше останется до следующей русской позиции!»
И снова случилось немыслимое! Вдруг открыла огонь и русская артиллерия! И на этот раз это были не остатки орудий, не беспомощный беспокоящий огонь. Русская артиллерия по всем правилам поставила заградительный огонь — густую огневую завесу перед своими позициями, и в тот же момент затрещали русские пулеметы. Немецкая атака была остановлена.
Блондин отполз в воронку и попытался сделаться как можно меньше, поджав колени к животу, втянув голову глубоко в плечи, прижав подбородок к груди. «Хватит!» — кричали нервы. «Хватит!» — стучало сердце. «Хватит!» — проносилось в мыслях. «Хватит!» — Он крепко закрыл глаза. «Хватит!» Третий взвод попал в самое пекло. У его бойцов — никаких шансов. Это было настолько неожиданно, что они даже не успели отреагировать. Когда ударили немецкие реактивные минометы, они подумали, что мы все сделаем теперь играючи, даже, наверное, ухмылялись, вздыхали, и в таком прекрасном настроении… «Черт возьми, какая ирония, — это то, что Эрнст называет случайностью. Случайность, что 3-й взвод пошел в голове наступления. Случайность! В противном случае там бы оказались мы! Эта проклятая артиллерия! Эти проклятые богом свиньи!» И он закричал на скат воронки: «Сви-и-иньи!» — несколько раз, громко и пронзительно.
Его крик глох в грохоте артиллерии. Он повернулся и посмотрел на небо: «Солнце? Где солнце? Неужели оно тоже раскололось в этом сумасшествии, чтобы не видеть его?» Он притянул верхнюю губу к носу и ощупал себя: «Я мерзну? Но ведь сейчас лето, самый разгар, 5 июля 1943 года. Первый день наступления операции „Цитадель“ с применением танков, артиллерии и отборных дивизий, налетами пикирующих бомбардировщиков и ударами реактивных минометов. Такого война еще не знала. А мы залегли. Залегли и ждем, пока иван не разнесет нас в куски!» И вдруг он понял, от чего его хватил озноб: «Не было внезапности!» Русские, может быть, были захвачены врасплох мощью немецкой артподготовки и скоростью продвижения головных атакующих рот. Но только в общем. И самое удивительное, что для ивана это не внезапность. Наоборот, все выглядит так, как будто он знал, как и где немцы перейдут в наступление! Более того, он знал, когда!
Блондин услышал вой и грохот разрывов, почесал кончик носа: «Никакого эффекта внезапности, поэтому и такая продуманная и хорошо оборудованная оборонительная система, необыкновенно глубоко эшелонированная, и на каждом шагу — сюрпризы. Для этого потребовалось время, даже много времени, и мы сами дали это время русским. Подарок немецкой глупости! Тогда, в марте, после битвы за Харьков, тогда мы остановились за Белгородом. Почему? Тогда иваны убегали. Тогда не было никаких оборонительных линий, не говоря уже о блиндажах, перекрытых траншеях, противотанковых заграждениях, и не знаю, чего еще. Тогда мы были на коне и могли бы покатиться дальше на Курск, и было бы у нас потерь вполовину меньше, чем за один сегодняшний день. Упущенный шанс. Потерянное время. Потерянная техника. Потерянная кровь. Пока мы три месяца прохлопали на то, чтобы мыть и чистить технику, занимались строевой подготовкой и учебными стрельбами по бумажным мишеням, иван окапывался, маскировался, пристреливался и подвозил резервы. И все это — в полном спокойствии и без малейших помех с нашей стороны, с сознанием того, что фрицы точно будут атаковать вон там и вот здесь. И в довершение всего, они знали даже дату. Время начала немецкого наступления! „Цитадель“! Действительно, название соответствует! Какой идиот или ясновидящий вообще его придумал!» Он посмотрел на часы — было без нескольких минут двенадцать.
