— Хорошо, — говорит она наконец. — Мы принимаем щедрый подарок синьора барона. Его ромашки ароматнее болгарских роз. Но мы тоже не хотим остаться в долгу, не так ли? — обращается она к товарищам. — Мне кажется, мы тоже можем кое-что подарить барону...
— Вот это правильно! — одобряет директор сингапурского банка. — Устройте складчину и подарите барону Ламберто какую-нибудь золотую или серебряную вещицу.
— Кофейный сервиз, — предлагает директор амстердамского банка.
— Часы с кукушкой!
— Брелок для ключей в форме острова Сан-Джулио.
— Тише! — призывает барон. — Послушаем Дельфину.
— Благодарю вас, синьор барон, — с лёгким поклоном отвечает она. — Итак, я предлагаю моим пятерым товарищам последний раз бесплатно показать синьору барону наше мастерство. Ведь он, если разобраться, так ни разу и не видел, как мы работаем, как произносим его имя. И теперь мы сделаем это все вместе. Готовы?
И даже не глядя на своих растерявшихся товарищей, Дельфина начинает:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
Вскоре набирается смелости и присоединяется к ней синьор Армандо:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
Затем подхватывают и остальные, и вот они все говорят уже хором:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
«Красивые голоса, прекрасное произношение!» — думает мажордом Ансельмо. Он очень доволен. Ведь это он выбрал в своё время этих шестерых из сотен желающих поступить на службу к барону Ламберто.
Барон слушает с лёгкой улыбкой, которая точно оса шевелится в уголке его рта. Затем улыбка исчезает. Её сменяет удивление.
Двадцать четыре генеральных директора, минуту назад лишь с любопытством наблюдавшие эту сцену, теперь поражены.
Дельфина ускоряет темп, отбивая ритм рукой по колену и жестом и взглядом побуждая своих товарищей говорить всё быстрее:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
С тем опытом, что у них за плечами, они быстро переходят от шестидесяти слов в минуту к восьмидесяти, к ста, к ста двадцати... Когда же произносят двести слов в минуту, то становятся похожи на шестерых сорвавшихся с цепи, ругающихся дьяволов:
— Ламбертоламбертоламбертолам...
На глазах у присутствующих, всё более изумляющихся, барон Ламберто-Ренато начинает молодеть, молодеет и продолжает молодеть дальше.
Теперь ему можно дать лет двадцать пять. Это юноша, который мог бы принять участие в студенческих спортивных играх, или молодой актёр, который мог бы играть на сцене красавцев любовников.
А Дельфина и её товарищи всё продолжают выстреливать его имя со скоростью автомата:
— Ламбертоламбертоламбертоламберто...
Когда барон достигает семнадцати лет, он становится таким щупленьким, что одежда повисает на нём мешком, к тому же он теперь меньше ростом.
— Хватит! Остановитесь! — пугается Ансельмо.
Двадцать четыре директора, открыв от изумления рот, не могут вымолвить ни слова. Ламберто похож на ребёнка, который надел отцовский костюм, — рукава до колен, брюки гармошкой. С лица исчезли следы бороды. Сейчас ему лет пятнадцать...
— Ламбертоламбертоламбертоламбер...
— Хватит, ради бога!
Ламберто выглядит удивлённым. Он явно не понимает, что происходит... Он выпрастывает руки из рукавов, и трогает свои щеки...
Теперь ему уже лет тринадцать, не больше...
И тут Дельфина умолкает, жестом показывая товарищам, что можно остановиться.
Наступает необыкновенная тишина.
Вдруг Ансельмо срывается с места, куда-то убегает и почти сразу возвращается с хорошеньким детским костюмчиком.
— Синьорино[3], не хотите ли переодеться? Это костюм, который вам подарили в тысяча девятьсот...
Вернее, в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Он немного старомодный, но такой славный. Пойдёмте, синьорино, пойдёмте сюда...
Пока Ансельмо переодевает Ламберто в соседней комнате, все слышат чьё-то всхлипывание. Это рыдает секретарь по имени Ренато.
— Я думал, — говорит он Дельфине сквозь слёзы, — что вы больше не обладаете никакой властью над жизнью синьора барона! Увы, моя карьера окончена!
— Ну, ну, — утешает его Дельфина, — не расстраивайтесь, вы же так молоды, у вас впереди ещё вся жизнь...
— Скажите мне хотя бы, в чём я ошибся?
— В том, — терпеливо, как ребёнку, объясняет Дельфина, — что создали теорию, но не позаботились проверить её на опыте.
— Но ведь синьор барон действительно прекрасно чувствовал себя и тогда, когда никто не произносил его имени!
— Вполне возможно, что ещё сказывался эффект похорон, когда столько людей бесплатно произносили его имя. Во всяком случае, я решила проверить. И, кроме того, мне захотелось узнать, что получится, если в этом эксперименте изменить скорость. Теперь вам всё ясно?
— Конечно, — вздыхает Ренато, — у вас просто научный склад ума. Не хотите ли вы выйти за меня замуж?
— Нет, разумеется.
— Почему?
— Потому что нет.
— А, понимаю...
Но вот возвращается мажордом Ансельмо. Он ведёт за руку синьора Ламберто. Теперь это растерянный, смущённый ребёнок, который останавливается, не зная что делать, и смотрит на окружающих так, словно видит их впервые. При взгляде на Дельфину робкая улыбка появляется у него на лице.
— Дельфина, — говорит он, — будь моей мамой!
— Только этого не хватало! — восклицает Дельфина. — Сначала хотел жениться на мне, а теперь хочет, чтобы я стала его матерью. Видно, ему всё время надо цепляться за меня, чтобы держаться на ногах.
Ламберто, похоже, вот-вот расплачется. Но тут генеральный директор сингапурского банка, уже успевший посовещаться с коллегами, берёт слово и заявляет:
— Синьор барон... Вернее... Гм... Гм... Синьорино... Положение, на наш взгляд, в корне изменилось. Вы уже не в том возрасте, чтобы возглавлять двадцать четыре банка в Италии, Швейцарии, Гонконге, Сингапуре и других городах... Нужно назначить вам опекуна, потому что вы несовершеннолетний. Мы позаботимся об этом на ближайшем совещании генеральных директоров... А пока нам пришла неплохая идея... Ваш юный и привлекательный облик... Нам кажется, вы словно созданы радовать публику. Нужно снять рекламный фильм для телевидения, в котором будет фигурировать сейф банка Ламберто и вы... Сейчас придумаем... Вы будете забираться в сейф и, улыбаясь, говорить: «В нём я чувствую себя так же спокойно и уверенно, как в своей детской!» Вы согласны?
Ламберто смотрит на Ансельмо, на Дельфину, ожидая от них совета. Но Дельфина молчит. Он сам должен принять решение. Он сжимает кулаки и стискивает зубы... Некоторое время раздумывает, затем встаёт и твёрдо заявляет:
