— Зубы, — пояснила Солнышко.
— Существуют разные типы ножей, — продолжал Клаус, — включая перочинные ножи, карманные ножи, ножи для ошкуривания деревьев. В данном случае для краниоэктомии требуется охотничий нож Боуи, названный так по имени полковника Джеймса Боуи, жившего в Техасе.
— Великолепное разъяснение, не правда ли, леди и джентльмены? — вмешался крюкастый.
— Еще бы, — отозвалась репортерша в сером костюме, которая, говоря в микрофон, не переставала жевать жвачку. — Так и вижу заголовок: «Хирург и медсестра рассказывают историю ножей». Вот погодите, когда это прочтут читатели «Дейли пунктилио»!
Зрители одобрительно захлопали, операционный театр наполнился криками и аплодисментами, и по телу Вайолет пробежала дрожь. Рот у нее еще чуть-чуть приоткрылся, а одна из безвольно свисавших рук слабо дернулась. Движения были едва уловимыми, и только Клаус и Солнышко заметили их и с надеждой посмотрели друг на друга. Удастся ли им тянуть время, пока наркоз совсем не отойдет?
— Хватит болтовни, — шепнул лысый детям. — Конечно, морочить голову доверчивым людям — сплошное удовольствие, но пора приступать к операции, пока сирота не проснулась.
— Прежде чем сделать первое рассечение, — заговорил опять Клаус, по-прежнему обращаясь к аудитории, как будто и не слыхал лысого, — я бы хотел сказать несколько слов о ржавчине. — Он на секунду умолк, вспоминая сведения, вычитанные в книге «Что происходит с влажным металлом», подаренной мамой. — Ржавчина — это красновато-коричневый налет, образующийся на некоторых металлах, когда они окисляются. Окисление, или оксидация, — научный термин, означающий химическую реакцию в случае контакта железа или стали с влагой. — Клаус поднял кверху ржавый нож, показывая публике. Краешком глаза он уловил легкое движение руки Вайолет. — Процесс оксидации неизбежен при краниоэктомии в связи с окислительными процессами в клеточных митохондриях и с косметической демистификацией. — Клаус старался употребить все сложные слова, какие только приходили ему в голову.
— Хлоп! — крикнула Солнышко, и аудитория опять принялась аплодировать, хотя на этот раз не так громко.
— Очень впечатляюще, — проговорил лысый, сердито сверкнув глазами на Клауса поверх маски. — Но, я думаю, этим милым людям весь процесс станет понятнее, когда голова будет уже отрезана.
— Разумеется, — отозвался Клаус. — Но сперва необходимо размягчить позвоночник, чтобы легче было производить отсечение. Медсестра Фло, поскребите шею Ва… то есть Лоре В. Бледотей.
— Есть, — Солнышко улыбнулась, так как поняла, к чему клонит Клаус. Приподнявшись на цыпочки, младшая из Бодлеров несколько раз куснула сестру за шею, рассчитывая, что это разбудит Вайолет. Когда зубы Солнышка начали скрести ей кожу, Вайолет дернулась и прикрыла рот, но и только.
— Ты что творишь? — в бешенстве прошипел крюкастый. — Немедленно делай операцию, а то Маттатиас взбесится.
— Ну разве не замечательно действует медсестра Фло? — обратился Клаус к публике, но в ответ послышалось лишь несколько хлопков и ни одного одобрительного возгласа. Собравшиеся в операционном зале явно устали от объяснений и жаждали видеть наконец саму операцию.
— Я считаю, шея достаточно размягчена, — вмешался лысый. Голос его звучал дружелюбно и профессионально, но глаза буравили детей с явным подозрением. — Приступаем к краниоэктомии.
Клаус кивнул и, сжав обеими руками нож, занес его над своей беспомощной сестрой. Он глядел на неподвижное тело Вайолет и прикидывал в уме, сможет ли он сделать легкий порез на шее, который бы разбудил Вайолет, но не нанес ей вреда. Он взглянул на ржавый клинок, прыгающий в его дрожащих руках, а потом на Солнышко, которая перестала покусывать шею Вайолет и теперь смотрела на брата широко раскрытыми глазами.
— Не могу, — прошептал Клаус и обратил взгляд вверх, к потолку. Там, высоко над ними, висел динамик, которого он не заметил раньше, и это зрелище навело его на кое-какую мысль. — Я не могу этого сделать, — объявил он вслух. Толпа ахнула.
Крюкастый сделал шаг к каталке и протянул к Клаусу мягкую искривленную перчатку. Средний Бодлер увидел острый кончик крюка, прорвавший резину и торчавший, словно морское существо, вылезающее из воды.
— Почему? — тихо спросил крюкастый.
Клаус проглотил комок в горле и сказал, надеясь, что голос его по-прежнему звучит как у настоящего профессионала, а не как у испуганного ребенка:
— Прежде чем я произведу первый надрез, необходимо сделать еще одно — то, что считается главным в нашей больнице.
— И что же это такое? — осведомился лысый. Его маска поехала вниз, потому что он нахмурился и бросил на детей зверский взгляд. Но у Солнышка маска поехала вверх, потому что она заулыбалась, поняв, о чем говорит Клаус.
— Документация! — выкрикнула Солнышко, и к восторгу Бодлеров публика снова зааплодировала.
— Ура! — завопил член Г.П.В. из задних рядов операционного театра под шум аплодисментов. — Да здравствует документация!
Двое олафовских приспешников в расстройстве мрачно воззрились друг на друга, в то время как Бодлеры поглядели друг на друга с облегчением и радостью.
— В самом деле, да здравствует документация! — воскликнул Клаус. — Мы не можем оперировать, пока не проверено досье пациентки.
— Прямо не пойму, как мы про это забыли! Об этом и на минуту нельзя забывать! — воскликнула одна из медсестер. — Документация — ведь это самое главное, чем мы занимаемся в нашей больнице!
— Так и вижу заголовок, — проговорила все та же репортерша. — «В больнице едва не забыли про документацию!» Погодите, вот прочтут газету «Дейли пунктилио» читатели!…
— Кто-нибудь, позовите Хэла, — предложил один из врачей. — Он заведует Хранилищем Документов, это его дело — заниматься документацией.
— Я сейчас приведу Хэла, — вызвалась та же сестра, выходя из зала. Толпа захлопала в знак поддержки.
— Незачем звать Хэла, — крюкастый поднял руки в перчатках, пытаясь успокоить толпу. — О документах уже позаботились, уверяю вас.
— Но все документы, касающиеся хирургических операций, должны проверяться Хэлом, — не сдавался Клаус. — Таков принцип здешней больницы.
Лысый со злобой впился глазами в детей и страшным шепотом произнес:
— Вы что творите? Вы все погубите!
— Мне думается, Доктор Токуна права, — проговорил еще один врач. — Таков наш принцип.
Толпа снова захлопала, и Клаус с Солнышком переглянулись. Они, естественно, понятия не имели, в чем заключается этот самый принцип в отношении хирургической документации, но уразумели, что толпа поверит буквально всему, если, по их мнению, говорит профессиональный медик.
— Хэл уже идет, — объявила, вернувшись, медсестра. — Кажется, в Хранилище Документов какие-то неполадки, но Хэл придет, как только все уладит раз и навсегда.
