— Я пришел за тобой, милая Кэтрин.
— Что? — фальцетом спросила она.
— Я пришел, чтобы спасти тебя от бесконечной жалости к себе, которой ты упиваешься.
— Я не понимаю.
— Театр, дорогая. Покорнейше прошу оказать мне честь сопровождать тебя туда.
— Понятно. — Она сделала глубокий вдох, потом медленно выдохнула. — Сожалею, но вынуждена отказать.
— Это невозможно.
— Конечно возможно, — возразила она, повышая голос. — Я не хочу туда идти, следовательно, не пойду.
— Не все так просто, — произнес он. — Встретив сегодня вечером твою мать, выходившую из экипажа, я пообещал ей, что использую всю силу убеждения и привезу тебя в театр. Мне бы не хотелось разрушать ее веру в меня.
Кэтрин заставила себя отвести взгляд от этой притягательной улыбки.
— Уверена, вы оба оправитесь от этого удара.
— Бессердечная, — ласково бросил он и пожал плечами. — Ты можешь выбрать только одно: как мы туда поедем.
В его глазах читалась решимость, когда он направился к ней. Кэтрин инстинктивно сделала шаг назад.
— Ты не можешь заставить меня идти с тобой. Я не одета.
— Я вижу, но коль уж так сложились обстоятельства, я могу побыть служанкой.
— Боюсь даже представить, что из этого получится. — Она бросила эти слова скорее от отчаяния: ее нервы были на пределе, когда он медленно двинулся вперед.
— Тогда тебе лучше не доводить меня до беды, — ответил он.
Еще несколько его шагов — и она оказалась бы в ловушке в углу собственной спальни. Очевидно, придется ему уступить. Затем ее взгляд упал на ключ от этой комнаты, висящий на ленточке на крючке возле двери.
— Очень… очень хорошо, — сказала она. — Я пойду с тобой, если согласишься подождать меня внизу.
Он на миг прищурился и кивнул.
— Я согласен.
Взмахнув плащом, Наварро вышел из комнаты. Кэтрин закрыла за ним дверь и, подождав, пока стихнут его шаги, дрожащими пальцами сняла ключ, вставила его в замок и повернула.
В спальне раздался громкий вздох облегчения. Почувствовав неожиданную слабость, она прижалась лбом к двери.
— Ты разочаровываешь меня, Кэтрин, — сказал за ее спиной Наварро. — Вот уж не ожидал от тебя такой трусости.
Кэтрин обернулась. Он стоял в дверях между ее спальней и комнатой Деде. Как он так тихо прошел по коридору в эту крошечную комнатку? Какое-то мгновение Кэтрин стояла, онемев от изумления и какого-то суеверного страха, а затем ею овладел приступ ярости.
— Трусость?! — закричала она. — Это ты сбежал! И можешь продолжать убегать. Убирайся!
— И оставить тебя одну противостоять этому стаду? Ты же намереваешься встретиться с ними, не так ли? Готов побиться об заклад на половину своего состояния, что если бы ты натянула на лицо улыбку и с вызовом встретила эту толпу, то они стали бы завидовать тебе и твоему приключению. Таков секрет сплетников, знаешь ли: их разъедает зависть к тем, кто ведет богатую событиями жизнь. Но, наверное, у тебя нет мужества. Наверное, ты планируешь укрыться здесь и трястись, как преследуемый собаками испуганный кролик?
Подстрекаемая этим язвительным тоном, Кэтрин снова выкрикнула:
— Убирайся!
Она потянулась к маленькому туалетному столику, схватила фарфоровый подсвечник и запустила ему в голову. Мужчина пригнулся, и подсвечник вдребезги разбился о стену, незажженный огарок свечи упал на пол и выкатился в центр спальни. Следующей под руку попалась серебряная рамка с миниатюрой, и Кэтрин уже потянулась, чтобы швырнуть и ее, но вдруг остановилась, вспомнив, что ее мать за дверью своей спальни тоже когда-то визжала, как сумасшедшая, и била посуду. Пока она колебалась, Наварро приблизился к Кэтрин, взял рамку из ее слабых рук и, нахмурившись, на несколько секунд замер с ней, пытаясь понять причину ее внезапного молчания.
Кэтрин резко повернулась к нему спиной, так как слезы боли, гнева, раскаяния и — да! — жалости к себе подступили к ее глазам. Она не позволит ему увидеть ее слезы, с отчаянием и яростью подумала Кэтрин. Не позволит!
Услышав за спиной, как он тихо ругнулся, она украдкой посмотрела в зеркало на туалетном столике и увидела, что он стоит с огарком свечи в руке. Прищурившись, он вертел в пальцах желтоватый воск, затем понюхал его. После некоторого размышления в глазах Наварро вспыхнул презрительный огонек, однако он ничего не сказал.
Положив огарок в карман, он повернулся к шкафу и распахнул дверцы, после чего удовлетворенно вздохнул, и Кэтрин показалось, что этот звук был похож на мурлыканье леопарда.
— Вот! — сказал он, извлекая платье из золотистого шелка. — Ты сама наденешь его или я должен побыть твоей служанкой?
Неохотно повернувшись, Кэтрин вцепилась в свой халат с выражением нерешительности на лице.
Заметив это, он принялся уговаривать:
— Ну же, Кэтрин, неужели ты оставишь меня один на один со львами?
— Я думала, что они стадо, — с напускной суровостью произнесла она и, сдавшись, взяла платье, которое он вложил ей в руки.
— То ли стадо, то ли стая — это в значительной степени зависит от твоего собственного отношения. Что ты предпочтешь? Будешь изображать grande dame[50] или просительницу?
После этих слов Наварро выдвинул вперед кресло, перекинул плащ на сторону и сел. Из-за этого действия Кэтрин потеряла нить их спора.
— Что… что ты делаешь? — спросила она.
— Перестраховываюсь, чтобы ты сделала то, о чем я прошу, — спокойно ответил он.
Ее голос, когда она заговорила, зазвучал как шепот:
— Ты дьявол.
— Интересное предположение, — согласился он. — Об этом говорили и раньше. Однако если это проделки сатаны, то, по меньшей мере, забавные.
— Ты простишь меня, если я позволю себе не согласиться?
— Конечно, — ответил он и сузил глаза, обратив внимание на ее ироничный тон. — Но я не обладаю запасом терпения, к тому же у меня есть и другие обязательства на этот вечер. В театр позволительно являться после поднятия занавеса и до первого антракта, но ни в коем случае не позже.
— Не мог бы ты по крайней мере отвернуться?
На его лице появилась слабая улыбка, и он медленно покачал головой.
— Ты слишком хитрая. Более того, так я лишу себя большей части ночных… развлечений.
Досада на его дерзость и на собственную просьбу наполнила ее грудь болью невыплаканных слез. Направившись к гардеробу, она рывком развязала пояс своего халата. Достав из глубины шкафа корсет с глубоким вырезом, подходящий к золотистому шелковому платью, она на какое-то время задержала его в руках, затем вызывающе вскинула голову, и халат соскользнул на пол. Быстро подняв руки, она продела голову в вырез сорочки из желтого атласа, опустила ее по обнаженному телу, просунула руки в проймы, застегнула несколько боковых крючков — и все было готово.
