— Я и должна быть обыкновенной. Официантки — не королевы красоты, им не нужно привлекать внимание. Если клиенты будут смотреть на меня, а не на еду, Лоренс рассердится.
— Лоренс никогда не сердится, — возразила Джина. — По крайней мере раньше не сердился.
— Ну а теперь сердится! — грубо ответила Софи, хлопнув дверцей холодильника, в котором у нее была собственная полка для овощей. — Хилари сама мне так сказала.
Джина заглянула в холодильник. Она не проголодалась, просто хотела что-нибудь съесть, чтобы успокоиться. Внутри нашлись овощи, кусок тофу, дочкин суп со шпинатом и мускатным орехом и разные остатки: хвостик салями, сыр, полбанки бобов, две ложки горохового хумуса в пластиковой посудине. Выглядело это очень внушительно и неаппетитно, как в буфете универмага, где все двадцать блюд одинаково пахнут дешевой заправкой с уксусом.
Джина закрыла холодильник. Она поджарит себе тост и намажет на него много масла и джема, как делали сыновья Хилари. Тосты — самая успокаивающая еда. Диана велела ей жить для себя и учиться выбирать. Что ж, вот и первый выбор: тост с джемом вместо хумуса и моркови. Не бог весть что, но с чего-то надо начинать.
Джина сунула в тостер два куска ржаного хлеба с цельными злаками. Софи покупала его исключительно в пекарне, которую ей посоветовал Фергус.
Зазвонил телефон. Наверняка Лоренс звонит удостовериться, что она не хандрит. У него такой ласковый голос…
— Алло, — улыбнувшись, сказала Джина.
— Быстрее приходи! — выпалила Ви. — Джина, поторопись! Дэн в больнице.
— Что…
— Его хватил удар. Час назад. Я все звоню и звоню, а тебя нет. Он сидел в кресле и ничего не мог вспомнить. Мне не разрешили пройти в палату, говорят, пустят только родственников. Пожалуйста, идем со мной! Я бы и сама дошла, но ты должна поговорить с врачами…
— Конечно, мам, уже бегу…
— Быстрее. — Голос у Ви был дрожащий и непривычно старческий. — Быстрее, милая, он ждет. Каждую секундочку думает, где я.
Дэн лежал за ширмой, на высокой и узкой кровати, в пижаме, которую не узнавал. Весь его левый бок был в каких-то проводках, подключенных к хитроумному агрегату, смахивающему на эксцентричное изобретение Карактакуса Потса из фильма «Чух-чух-бум-бум». Он обожал этот фильм, три раза смотрел. Веселое и сумасшедшее кино. А вот Пэм фильм не нравился. Она любила только голливудские ленты о любви, предпочтительно с Фредом Астером. Хотя у Пэм ведь не было чувства юмора. Когда Дэн смеялся над чем-нибудь, она ласково на него смотрела и говорила: «Ты ненормальный».
Он чувствовал себя странно. Боль ушла, однако с дыханием творилось что-то непонятное. Как сюда попал, кто его одел?.. Плохо, если чужие люди видели его голым. Последний раз такое случилось с ним много лет назад, на море: он напился в порту, и друзья-моряки отнесли его, точно мешок картошки, на корабль. Тогда все было иначе: весело и смешно. Мужская компания все-таки. И потом, в молодости он выглядел не так жалко, как теперь. Дэн подарил Ви фотографию: он стоит на борту корабля «Клан Рамсей», волосы смазаны бриолином, широкие плечи расправлены. «Вот те на! — удивилась Ви. — Какой красавец!»
Где же Ви? Скорее бы она пришла. К нему заходили двое молодых людей, видимо, врачи. Они вели себя очень почтительно и формально. Смотрели в основном на аппаратуру, а не ка него, и говорили что-то о недостаточности аортального клапана и дистрофии сердечной мышцы. Дэн лежал в большой палате: из-за ширмы доносились кашель и шарканье других стариков, вдалеке бубнил телевизор, по проходу катились столики на резиновых колесах. Ему не хотелось лежать в этой странной комнате, полной болезней и старости, бесконечных трубок и проводов. Ему хотелось домой, в свою постель, в благородное уединение. К Ви. Больше всего ему хотелось к Ви. Где же она?
Джина долго успокаивала маму, даже сходила к Барнеттам за бренди или хересом.
— Ей надо дать горячего молока с каким-нибудь алкоголем. Я не хотела вас беспокоить, но все бары уже закрыты…
Дуг дал ей бутылку «Тии Марии» — крепкого ямайского ликера в ней было на донышке, отчего ему стало неловко. Вдвойне неловко стало оттого, что Джина увидела его в старом банном халате, место которому давно было на помойке. Или хотя бы в стиральной машине. Дуг посильнее укутался, чтобы не торчала майка, и улыбнулся Джине, благодаря Бога за то, что не успел вынуть вставную челюсть.
Ви лежала на диване в ночной рубашке цвета фуксии. Она до сих пор не сняла кольца и серьги. Вид у нее был подавленный.
— Ну и гадость, — заявила она, отставляя кружку с молоком. — Что ты туда налила? Растворитель?
— «Тию Марию».
— Ненавижу! Терпеть не могу! — Она перевернулась на бок. — Будь эти врачи неладны!
Джина промолчала. На самом деле врачи пытались ее успокоить. Они сказали, что недостаточность аортального клапана далеко не всегда приводит к смерти. Дэн, возможно, станет излишне вспыльчивым и у него возникнут некоторые трудности с дыханием, но покой ему поможет, не нужно отчаиваться. Ви только нагрубила в ответ: мол, они слишком молоды и ничего не смыслят в медицине, да и вообще в этом сумасшедшем доме ни один больной не поправится. Она много плакала, и у нее размазалась тушь. Джина напрасно ее унимала, Ви распалялась еще больше, а врачи выглядели так, будто сто раз это слышали.
— И не затыкай меня! — вскричала Ви, стоя посреди палаты. — Ты не имеешь права сейчас меня затыкать!
Когда они подошли к Дэну, у него в глазах стояли слезы. Джина оставила их с Ви наедине и побродила по ярко освещенным коридорам, заглядывая в комнаты отдыха, где больные в пижамах смотрели телевизор, попивая чай. Спустя час сестра сказана, что Дэну нужно отдыхать, и Джина, взяв маму за руку, словно непослушное дитя, повела ее домой. Ви непременно требовался козел отпущения. Сперва она принялась костерить медсестер (пока Джина вела ее к выходу), потом обругала двух санитаров с каталкой, на которой лежал белый как мел человек, а затем переключилась на дочь.
— Мама, я же не виновата, — вновь и вновь повторяла Джина. — Пойми, я тоже люблю Дэна и очень расстроена.
— Любишь?! — фыркнула Ви, вырывая руку. — Любит она! Да кого ты любишь, кроме себя?
Джина приготовила омлет с тостами, но Ви отказалась есть: яйца были пережаренные. Джина предложила сготовить другие, и мать выбранила ее за расточительность, а затем смахнула еду в мусорное ведро.
Да, вечер выдался тяжелый. Ви то и дело звонила в больницу. Сестра всякий раз отвечала, что Дэн спит и скорее всего проспит до утра, потому что ему дали снотворное. «Пожалуйста, не звоните больше, миссис Ситчелл, и не переживайте зря, лучше выспитесь».
— Дура! — крикнула Ви, бросив трубку.
— Почему ты ей не веришь? Успокойся и ложись спать. Она ведь профессионал, к тому же она рядом с Дэном. Ей лучше знать.
— Ему там плохо, понимаешь?! Ему унизительно лежать среди этих сбрендивших стариков! Да и зачем?! С ним обращаются, как с ребенком! «Дэн, дорогой» — вот как его сестра называет! Я ее чуть не придушила, козу такую! Я сама могу за ним ухаживать. Пусть только Дэна привезут домой, я от него на шаг не отойду!
