— Действительно, очень милая, — сказала Кэт. — Как вы переносите жару?
— Справляюсь вроде бы, — ответил Дэн и пододвинул ей стул. — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Мистер Брэдшоу, я хотела поговорить с вами об одном щекотливом деле…
Он пристально на нее посмотрел. Миссис Беннет никогда ему особо не нравилась: то и дело лезла в чужие дела и причиняла всем массу неудобств. Он присел на краешек стула.
— О каком же?
Кэт поерзала. Мистер Брэдшоу представлялся ей милым добрым старичком, однако сейчас не был ни милым, ни добрым. И все же ее долг — следить за порядком в Орчард-Клоуз, и она не отступится.
— Насчет миссис Ситчелл.
Он не пошевелился.
— Слушаю вас.
— Видите ли… на нее поступают жалобы. От других жильцов.
— Жалобы? — повысил голос Дэн. — И по какому же поводу?
— Тут такое дело… Некоторые жильцы утверждают, что миссис Ситчелл ведет себя неподобающим образом: каждое утро приходит к вам в одной ночной рубашке и остается почти на час.
Дэн резко встал, чуть пошатнувшись. Он весь дрожал от гнева.
— Да как вы смеете…
Кэт тоже встала, примирительно подняв руку.
— Мистер Брэдшоу, не расстраивайтесь, пожалуйста! Я ведь не со зла говорю. У нас такое чудесное сообщество, мы все здесь друзья, и необя…
— Убирайтесь! — вскричал он. — Убирайтесь из моего дома!
— Простите, мистер Брэдшоу, мне очень жаль, я не хотела вас расстраивать…
— Но расстроили! Я никому не позволю оскорбить Ви, понятно? Никому! Она одна стоит всех вас, вместе взятых. В одном ее мизинце больше доброты, чем в вас! Не суйте нос в мои дела и убирайтесь отсюда!
Когда Кэт ушла, Дэн вернулся в гостиную и сел в свое привычное кресло. Он весь дрожал; ему было нехорошо, как будто разом притупились слух и зрение.
«Ви, — подумал он, — о, моя милая Ви!»
Отвратительная женщина, мерзкая, докучливая баба, эта Кэт Барнетт. Ничего святого! Взяла и испоганила их прекрасное чувство. Прекрасное и благородное. Он бы закричал, если б мог, но его ум затуманился. Потом резко заболела и онемела левая рука.
«О Боже, — подумал Дэн. — О, моя Ви!»
ГЛАВА 8
— Я считаю, что женщине не пристало строить из себя жертву, — медленно произнесла Диана Тейлор. Она сидела прямо напротив Джины, держа блокнот на коленях. — Жертвы очень быстро становятся жадными. Их нужды растут, и они заваливают окружающих бесконечными требованиями. Они влюбляются в самих себя.
Джина сцепила руки за головой.
— Вы сейчас обо мне говорите?
Психолог внимательно посмотрела ей в глаза.
— А как вы сами думаете?
— Иногда мне хочется вам врезать, — сказала Джина, опустив руки и подавшись вперед.
— Но вы считаете себя жертвой?
— Разумеется, считаю! Когда много лет живешь с человеком, который постоянно мотает тебе нервы, потому что иначе не может, так или иначе становишься жертвой!
— Только необязательно ею оставаться. Зачем помогать обидчику? Самое время это прекратить.
Джина вздохнула и взъерошила волосы.
— Каким образом?
— Для начала перестаньте так разговаривать. — Диана сидела очень спокойно, ноги вместе, юбка закрывала колени. — Не нужно считать и называть себя жертвой. Вы — самодостаточная личность, а не приложение к другому человеку. В конце концов, жертва — она всегда чья-то, а этот кто-то ушел. Может, вернете себе девичью фамилию? Купите новый дом? Живите для себя.
Джина поразмыслила над ее словами. Потом встала и подошла к окну, выходящему на супермаркет, стоянку и длинный ряд тележек. Она прижалась лбом к стеклу и мечтательно произнесла:
— Не считать себя жертвой, говорите? Джина Ситчелл… Джина Ситчелл, учитель музыки и английского. Как и прежде.
— Нет, — поправила ее Диана. — Как теперь.
Джина обернулась.
— Почему вы так говорите?
— Вам надо идти вперед. Спросите себя, зачем вы совершаете те или иные поступки. Если вам хочется вернуться в прошлое, спросите почему. И будьте честны с собой.
— Вы тоже так делаете?
— Да.
— Например?
— Например, зачем я разговариваю с вами, когда муж просил меня вести дела на рыбной ферме?
— И каков ответ?
— Мне это необходимо. Я хотела помогать людям и этим жить. Теперь у меня есть опыт, интерес — почему я должна все бросать? И потом, я не хочу работать на рыбной ферме. Это не мое.
Джина оперлась на спинку стула и скрестила руки, звякнув серебряными браслетами.
— Вас мучает совесть?
— Нет. Больше кет. Раньше мучила — наверное, из-за мужа. А мажет, я не хотела признавать, что мне не под силу успеть все. Это никому не под силу. Рыбная ферма — его выбор. Беседа с вами — мой. Вам тоже нужно выбрать.
— Я забыла, как это делается, — призналась Джина. — Я привыкла реагировать, а не действовать. Вот и сейчас хожу на цыпочках вокруг Софи. Это уважение ее чувств или трусость?
— Поговорите с ней.
— Софи не настроена разговаривать. Она даже не огрызается, совсем замкнулась в себе.
— Пытайтесь снова и снова.
Джина села, изящно и легко, словно кошка или танцовщица.
— Видите ли, я не хочу слышать, как она любит отца. Даже думать об этом невыносимо. А если мы разговоримся, она наверняка во всех подробностях поведает мне о своей любви.
Они недолго помолчали. Диана что-то записала в блокноте, затем спокойным и в то же время требовательным тоном спросила:
— Почему вы не хотите это слышать?
Джина опустила голову и принялась теребить рукава бежевого свитера.
— А вдруг… вдруг окажется, что она любит его гораздо больше, чем меня? К тому же это взаимно. Фергус безумно ее любит. Поймите, — Джина заговорила быстрее и напористее, — я вовсе не хочу, чтобы меня любили во вторую очередь, чтобы меня терпели.
— А чего вы хотите?
— Чтобы меня любили такой, какая я есть. Со всеми недостатками. Неужели это невозможно?
Диана украдкой взглянула на часы.
— О, мы все хотим любви, мужчины, женщины и дети; Давайте обсудим это при следующей встрече. Любовь — прекрасное начало для беседы. — Она улыбнулась, давая понять, что сеанс окончен. — Увидимся во вторник.
* * *
Дома никого не было, кроме попугайчика, которого Софи принесла из Орчард-Клоуз и повесила на привычное окно, где он скучал без бабушкиной болтовни и несмолкающего радио. Сама Софи была на работе: накрывала на стол, одетая в юбку и блузку с рынка и оттого совершенно обыкновенная.
