– Боже правый! – простонал тот, которого звали Майком. – Какая сага! Когда Харни все это тебе рассказал?
– Вчера вечером, когда ты пошел спать. Мы выпили немало местной сливовицы, и парень стал разговорчивее обычного. Не то чтобы он рассказал мне эту историю в том виде, в котором я рассказываю тебе. В его рассказе было гораздо больше благородства… но я добавил для тебя перца!
– А завтра мы отправимся на виллу и будем делать снимки с шедевра! – размышлял Майк. – Я до сих пор не могу в это поверить. Харни, золотой мальчик, любимчик компании! Как ты смотришь на то, чтобы выманить его из офиса, или где он там находится, и хорошенько подпоить? Наверняка сейчас он уже отослал в Лондон отчет о своем грандиозном успехе.
Дженни сквозь несколько помутненное сознание услышала, как они встали и ушли. Она в глубоком отчаянии закрыла глаза. Внутри у нее словно все окаменело, ей казалось, что она никогда больше не сможет двигаться. Глен Харни узнал ее в то утро, когда она стояла на набережной, ожидая, пока причалит пароход. И каждое слово, которое он произнес с того момента, было ложью. Дура, какая же она дура!
Но она все еще не могла осознать услышанное. Когда Джон в конце концов вернулся, извинившись за долгое отсутствие, она небрежно засмеялась и сказала, чтобы он не беспокоился.
– У меня такое чувство, будто я побывала в космосе! Кажется, я на секунду-другую задремала, и мне привиделся невероятный сон. Какой-то кошмар! – Она содрогнулась, произнося эти слова.
– Дорогая, ты, наверное, гораздо больше устала, чем хочешь признаться, если задремала, сидя здесь! Ты уверена, что все в порядке? Может быть, я отвезу тебя домой, чтобы ты спокойно поела и пораньше легла спать? – встревожился Джон.
– Нет, нет, Джон, дорогой, я в полном порядке! Наверное, это все солнце и море. Я сейчас выпью чего-нибудь приятного и холодного и буду свежа, как весенний дождь, и готова отведать роскошной еды, которую ты мне обещал, а потом потанцевать!
Он вывел ее на террасу, где, она знала, не было Глена Харни и его операторов. Она выпила два кампари, что окончательно увело ее в какой-то нереальный мир и сделало неестественно разговорчивой во время всего обеда. Потом они танцевали, но вскоре Джону этого показалось недостаточно, и он повел ее по саду на частный песчаный пляж «Славонии». Здесь не было света, если не считать фосфоресцирующего блеска моря и сияния звезд. Луна еще не взошла, поэтому ночь была темной и тихой. Джон заключил ее в объятия и стал целовать. Он снова сказал, что любит ее, хочет ее.
– Ты такая красивая, такая очаровательная! – шептал он, целуя ее губы. – Я не могу представить ничего более замечательного, нежели всю оставшуюся жизнь заботиться о тебе, сделать тебя счастливой!
Что-то шевельнулось в ее замороженном сердце, боль, причиной которой было не горе и не жалость к себе, а внезапное прозрение. Она чувствовала доброту Джона, его чистоту, незатейливую преданность. На глаза навернулись слезы. Она была благодарна ему и чувствовала себя недостойной его.
Джон немного отстранил ее от себя.
– Что такое, любимая? Почему ты всегда рыдаешь, когда я тебя целую?
– Ты такой хороший, – прерывисто ответила она. – Такой искренний, такой надежный… такой добрый.
– Это похоже на рекомендацию домашней прислуги, – усмехнулся он, и Дженни обнаружила, что еще способна смеяться. – Вот так-то лучше! – подбодрил он ее. – Второй раз за два дня ты плачешь в моих объятиях. Ты по-прежнему беспокоишься из-за отца?
Она положила голову ему на плечо, и его крепкие объятия послужили ей утешением.
– Не из-за отца, – ответила она, потому что настала пора покончить с недосказанностью, существующей между ними. – Из-за себя. Я недостаточно хороша для тебя, Джон… Нет, не перебивай! – Она мягко закрыла рукой его губы. – Мне кажется, я слишком поверхностно думала о нас. Ты был со мной, и я принимала нашу дружбу как нечто само собой разумеющееся. А потом, когда ты заговорил о женитьбе… я вдруг прозрела.
– Но, дорогая, если ты так чувствуешь, не надо заводить речь о свадьбе. Пока ты не будешь готова. Я был совершеннейшим эгоистом…
– Нет, нет! – перебила она его. – Это я была эгоисткой и дурой, не понимая, какой ты замечательный человек.
– Ну же, дорогая! – смущенно остановил ее Джон. – Я вовсе не замечательный и не совсем бескорыстный.
– Ты замечательный, Джон. – И она с такой откровенностью снова посмотрела ему в лицо, что он снова принялся ее целовать.
– Я хочу сказать, что буду горда стать твоей женой, – заявила она.
Это правда, убеждала она себя. Джон сильный, а главное – искренний. Он никогда ее не обманет. И он любит ее. Джон отныне и до конца ее дней будет помогать ей во всем. А она в ответ научится забывать о себе, служить ему… любить его так же преданно, как он любит ее.
Остаток вечера прошел для Дженни как во сне. Некоторое время они с Джоном танцевали. Дженни все время посматривала в холл, но Глена Харни там не было. Она уговаривала себя, что не боится встречи с ним. Теперь ей было безразлично, увидит ли она его снова. Для нее он перестал существовать, и девушка с мрачным удовлетворением решила, что сейчас он где-нибудь до бесчувствия напивается со своими ушлыми молодыми коллегами и хвастается, как ему удалось втереться в доверие к неуловимому Эдриэну Роумейну. Если при мысли об этом она и распалялась гневом, то этот гнев ее стимулировал и позволил в оставшуюся часть вечера убедительно изображать веселье.
Но когда наконец Дженни осталась одна в своей комнате, ее снова охватил ужас, и она ворочалась в постели, мучаясь от унижения и чувства потери. Она лишилась не только Глена Харни, но и веры в себя! Все, что она думала о нем, оказалось мифом, ею же сочиненным и приправленным ее воображением.
Несколько часов она лежала, глядя в темноту, позволяя боли захватить ее целиком. Это похоже на физическую болезнь, думала она. Но она обязательно оправится от этой болезни. Больше она не будет тратить на него свои чувства!
В конце концов ей каким-то образом удалось заснуть, а утром она проснулась хладнокровной, сильной и решительной. Она вспомнила, что сегодня пароходный день и в три часа уезжает сэр Марк.
Утром они с Джоном некоторое время провели с больным. Затем все вместе позавтракали на террасе. Эдриэн, как ребенок, радовался освобождению из-под «домашнего ареста» и возможности сидеть за общим столом. Лечение, похоже, пошло на пользу, отец стал почти прежним, но сэр Марк, уезжая, предупредил, что он еще нуждается в заботе.
Джон и Дженни отправились на набережную проводить доктора. На прощание он по-отечески поцеловал Дженни.
– Почему бы тебе в конце месяца не приехать в Лондон вместе с Джоном? – предложил он. – Мы будем рады принять тебя, а ты посмотришь квартиру на Харли-стрит. Вам с Джоном нужно решить, как ее обставить и чем обзавестись. Некоторые комнаты нуждаются в переделке…
Джон загорелся этой идеей:
