– Я боюсь, – прошептала она. – А меня не испугаешь пустяком.
Мартин стиснул нож. Затем отложил его в сторону и, накрыв руку Энн своей, с нажимом произнес:
– Все будет в порядке. Вот увидишь.
Его ладонь была теплой, а пальцы тонкими и сильными. Когда тепло по руке добралось до ее груди, вспыхнуло желание, которое, словно хищник, все время таилось в засаде и оживилось, стоило Мартину появиться поблизости.
– Я не могу жить в твоем доме! – выкрикнула она. – Просто не могу… Мы сошли с ума, если даже обсуждаем это!
– Сливки и сахар, мэм?
Чашка с грохотом была водружена перед ней, при этом кофе пролился на блюдце.
– Да, – сказала Энн. – Пожалуйста.
Официантка подала Мартину счет.
– Желаю приятно провести вечер, – сказала она.
Подождав, пока она отойдет подальше, Мартин холодно произнес:
– Ты ненавидишь землю, по которой я хожу, верно?
Верно ли? Разве все так просто?
– Мое отношение к тебе не имеет никакого значения, – с неменьшей холодностью ответила Энн. – На предстоящие четыре месяца моя единственная забота – Тори. Тори, а не ты. – Она добавила с открытым вызовом: – В эти четыре месяца она будет видеться с матерью!
– Келли может видеться с ней, когда пожелает.
– Это не ответ.
– Единственный, который я могу тебе дать.
У кофе был вкус помоев, и Энн вдруг почувствовала себя ужасно усталой. Она открыла бумажник, достала купюру и бросила на стол.
– Увидимся через две недели.
– В пятницу, в половине девятого утра. В десять у меня деловая встреча.
От спертого воздуха бара у нее вдруг закружилась голова. Энн поспешила встать и надеть куртку.
– Можно, конечно, эмигрировать в Монголию, – сообщила она. – Как думаешь, якам понравится мое зеленое платье?
– Всем, в ком течет хоть капля красной крови, понравится твое платье, – заверил ее Мартин.
Энн вышла на холодный вечерний воздух.
Возможно, она и устала, но идти домой была еще не готова. Она вдруг решила навестить Нину и рассказать ей о своей новой работе. Ужасно не хотелось возвращаться к грязной посуде в раковине. Или сидеть в кресле в окружении гор неглаженного белья и думать о Мартине. Натянув перчатки, Энн решительно зашагала по тротуару.
Тетя была дома и привычно подставила холодную щеку. Гостье предложили стаканчик шерри. После того как поговорили о погоде, Энн с преувеличенной беспечностью сказала:
– Да, кстати, тетя, через две недели я ухожу с работы. И в качестве временной меры побуду гувернанткой у вашей внучки, Тори. Думаю, вас это должно порадовать.
– Хочешь сказать, что этот человек нанял тебя?
– Отец Тори? Да.
– Энн, не делай глупостей – ты должна держаться подальше от него! Он сломает твою жизнь так же, как жизнь Келли.
– Я не собираюсь выходить за него замуж, тетя.
– Он больше не женится на своих женщинах, – с горечью проговорила Нина. – Просто отбрасывает, когда они становятся ненужными.
С напускным спокойствием Энн ответила:
– Значит, я буду ограждать Тори от плохого влияния.
– Ты не слушаешь меня! Позволь показать тебе кое-что, – сказала Нина, на морщинистых щеках которой выступили красные пятна. Она порылась в журналах, лежащих на столике вишневого дерева, извлекла папку и протянула ее Энн. – Это изменит твое мнение.
С нервной дрожью Энн открыла папку. Тетя вырезала фотографии из светских журналов и наклеила их на сшитые вместе листы бумаги.
На каждом снимке был Мартин. Мартин с женщиной, всегда красивой, в одежде от известного дизайнера, элегантной и аристократичной. И женщины почти всегда были разными, с упавшим сердцем отметила Энн. Она быстро пролистала страницы. Под фотографиями не были указаны ни даты, ни источник. Но какое это имеет значение? Суть была ясна: Мартин менял женщин как перчатки. Что еще ей нужно знать?
На последнем фото он был запечатлен со жгучей брюнеткой в платье от Шанель на открытии сезона в Венской опере. Мартин улыбался, смокинг только подчеркивал его мужественность. Так вот что такое ревность, с тоской подумала Энн. Нож, поворачиваемый в груди.
Нина резко проговорила:
– Ты влюблена в него.
Энн вскинула голову.
– Нет!
– На таких, как ты, он даже не смотрит. Ты не красавица, как Келли, и у тебя нет денег. Тебе нечего предложить.
Это было послание из ее детства, однако оно не утратило своей способности причинять боль. Тем не менее – и об этом Нина не должна узнать никогда – Мартин смотрел на нее. Однажды ночью на тропическом острове он занимался с ней любовью так, словно она единственная женщина на земле.
Она не единственная. И как это мучительно! Собрав все силы, Энн закрыла папку и положила ее на столик.
– Судя по вашим словам, я окажусь в полной безопасности. И я надеюсь, что Тори будет хорошо со мной. – Гордясь своей выдержкой, она добавила с некоторым озорством: – А разве вас не радует, что я перестану носить эту ужасную форму?
Нина недовольно поморщилась.
– Ты все превращаешь в шутку. Когда я буду говорить с дочерью, обязательно расскажу ей о том, как глупо ты себя ведешь.
– Как поживает Келли?
– Она очень несчастна. Ей кажется, что у ее мужа роман… Я хочу, чтобы она вернулась домой, но Келли твердит, что ее место рядом с ним. – Нина вздохнула. – Она очень преданная девочка.
С Энн было достаточно.
– Я должна идти, тетя. Я сообщу вам, как поладила с Тори. Может быть, когда-нибудь даже приведу ее в гости.
– Он не позволит тебе! – зло бросила Нина. – Он никогда не простит мне того, что я – мать Келли. Он чудовище, Энн! Это видно по всем его поступкам.
Чудовище? Мужчина, который занимался с ней любовью с такой нежностью и самоотдачей? Все ее существо восставало против такой оценки. Она быстро поцеловала тетю и вышла из заставленной мебелью гостиной. Сердце болело, перед глазами стояли образы Мартина и его элегантных спутниц. Приводит ли он таких женщин в свой большой каменный дом? Сможет ли она вынести это?
Но по мере того как Энн шла по улице, размахивая руками, чтобы согреться, все сильнее звучал у нее в голове голос здравого смысла. Тетя никогда не отличалась добротой и была просто одержима слепой любовью к Келли. Собрать такой альбом, назвать Мартина чудовищем! – все это поступки отнюдь не рассудительной женщины. Так в чем же заключается правда о браке Мартина и Келли? Узнает ли она это когда-нибудь?
Через две недели, вечером в четверг, Энн начала собираться для переезда к Мартину. Сегодня был последний день ее работы в полиции. В прошлую субботу коллеги устроили для нее прощальный обед, и она была тронута, осознав, каким уважением пользовалась в сугубо мужском мирке.
