— Какого жанра?
— Мелодраматического. Не встретился такой, как дедушка, значит, нужно было сидеть и, как ты выражаешься, не паскудиться?
— Какая еще мелодрама? Что ты такое говоришь? Ты в своем уме? Или от радости, что ухватила заграничные штаны, у тебя ум за разум зашел? То, что случилось с дедушкой, и как его всю жизнь любила бабушка — это, по-твоему, мелодрама?!
— Нет, не мелодрама! Это была трагедия, я не настолько не понимаю ситуацию, как ты думаешь… Но этот иконостас, этот культ предков, погибших во времена культа личности, — это уже, согласись, мелодрама!
— Боже, какие мы разные, какие разные… Я не верю, что ты моя дочь…
— Это отец мог не верить, а ты…
— Ты права, мне не стоило выходить замуж, раз не встретился такой, как твой дедушка. Ты — это мое наказание за то, что я… что я…
— Предала идеалы юности, — подсказала дочка.
— Именно так! У меня, в отличие от тебя, они были!
— И у меня, к сожалению, были! Ты действительно не все обо мне знаешь…
— Что? Что я о тебе не знаю?
— А то, как я везла в сумке десять ксероксов с дневниками Винниченко, чтоб раздать их надежным людям, которые прочтут…
— Когда, когда это было, доченька?
— Тогда, когда за это могли если не посадить, то исключить из университета! Это было в разболтанном холодном поезде, а нам с Богданом было жарко от — о Господи! — от юной любви! Мы были уверены, что за нами следят, проводник носил чай из соседнего вагона, мы думали, что в Киеве нас уже ждет бог знает что!
— Тогда за это действительно могли сделать что угодно! А ты говоришь, что я слишком много про тебя знаю! И как же все обошлось?
— Ничего, доехали! И довезли! И распространили! Но это еще не все! После второй поездки его вызвали! А меня нет! Но я сама пошла! И рассказала им, что мы возили джинсы с целью их перепродажи! А нам сказали, что спекуляция позорит образ советского студента столичного вуза!
— Дочка, зачем ты это делала? Еще ведь бабушка была жива! Если б с тобой что случилось, она бы не пережила! А мне ты врала в глаза, что тебе нужно в львовскую библиотеку для чтения книг по польскому периоду…
— Я считала, что спасаю героя нации! Господи, как я его любила! Я тогда думала, что мне Бог послал такую же любовь, как и бабушке с дедушкой… А чем все закончилось? Мамочке спасителя нации твоя дочь не подошла: не научила ты ее печь пироги и солить огурцы! А он, как теленок корову, выбрал мамочку!
— Боже, боже, а сколько лет ты говорила, что поссорилась с Борисом потому, что начала встречаться с Богданом! Почему ты не доверяла мне? Я у тебя не заслужила доверия? Богдан маму послушал! А для тебя мать всегда была чем-то третьестепенным!
— Какое теперь это имеет значение? И что бы это было, если б я зациклилась, скажем, на Олеге? Бегала бы сейчас по наркологам! Кодировала бы его от алкоголизма! И ради чего? Ради стенаний на пьяную голову, что все в мире гибнет? Пожертвовать жизнью ради какого-то ничтожества, как ты пожертвовала — для покойного отца?
— Да, пожертвовала! Пожертвовала всей жизнью ради твоего отца! А он был совсем не то, что дедушка! Но ты прекрасно знаешь, ЧТО нас объединяло! Общие судьбы! Он тоже был сыном репрессированного! Хотя, конечно, его мать — совсем не то, что наша бабушка! Она и квартиру сумела выбить, и персональную пенсию! А у нашей бабушки только и было в жизни, что этот портрет да мы с тобой!
— В квартире Богдана Тарасюка на стене такой же портрет! Только не кубики, а вышитая сорочка!
— Но сколько? Сколько можно всего этого иметь? Борис! Олег! Еще кто-то! И наконец этот… Рон! Какие у них у всех ид-диотские имена — седые виски у дядек, а все — Тэд, Пит, Мил, Рон…
— А дедушка, будучи вдвое моложе, уже командовал полком!
— Да не насмехайся ты над дедом, тоже мне — умница! Раньше таким мазали порог бог знает чем, а теперь с ними заключают брачный контракт!
— А ты бы организовала бабок из нашего подъезда на санкции против распутной дочки! Они бы с радостью!..
Заплаканная дочь начала без разбора бросать в сумки все вещи, что лежали на полу. А заплаканная мать со стоном закрыла лицо руками…
— Ничего не поделаешь, и с этим приходится смириться… достойных мужчин нет… а девушкам надо замуж…
— Да, мама. Замужество — это не метафизика. А биология и экономика. Ты даже представить не можешь, что я ощутила, когда поняла, что могу быть товаром на рынке невест! Что я чего-то стою! И, как оказалось, совсем немало!
— Твои слова — циничные и гадкие! Если уж говорить о цене женщины, которую должен заплатить мужчина, так это вся его жизнь! А ты болтаешь черт-те что! Да еще возле этого портрета… Это даже смешно!
— Нет, совсем не смешно! Я всегда любила… этого человека и сейчас люблю!
— Какого человека? Ты любила много парней!
— Вот этого, на портрете! Ты знаешь, что мне говорили подруги, когда к нам приходили? Они спрашивали: это что, твой брат?
— Да, я знаю. Но как можно до такой степени ничего не понимать? Ведь на портрете человек совсем другой эпохи, таких сейчас нет!
— Ну да! Один этот сталинский френч чего стоит!
— Не френч, а гимнастерка!
— Какая разница? Но именно я больше всех похожа на молодого дедушку изо всей нашей семьи!
— Это правда! Внешне ты на него похожа! Он был красавец, и ты красавица — этого не отнимешь! Какой пример внешнего сходства при таком разительном несходстве душ!
Рон, когда впервые обедал у них, тоже обратил внимание на портрет. И также заметил сходство. Оксана пыталась доходчиво рассказать о страшной судьбе деда.
— Он был диссидентом? — спросил Рональд.
— Oh, how stupid you are, — не сдержала раздражения Оксана, — даром, что доктор экономики!
Рон от чистого сердца захотел оправдаться перед невестой. Уверял ее, что во время нацистской оккупации родной брат его отца прятал английских пилотов. А в давние времена — он не может это доказать с фактами в руках, но абсолютно уверен — его прапрадеды мужественно сражались с испанскими поработителями.
Звонит телефон. Частые сигналы междугороднего звонка.
— Возьми трубку, — стонет мать.
— I know, you are not sleaping. Я знаю, что ты не спишь!
Мать с тоской слушает, как дочка выговаривает: Yes, my dear! OK, my darling!
— Тебе привет…
— Очень трогательно.
— Он уже заказал отель в Женеве…
— Рада за тебя. Попутного ветра…
— Богдан мог предложить лишь сено в селе Надворнянского района.
— А мой муж, твой отец, мог предложить только дом в Боярке без удобств. А твой дедушка принес бабушке лишь клеймо жены врага народа. Но разве в этом дело? Дело в том, что никто никого не любит, как бы мелодраматически это ни звучало… Никто не заплатит наивысшую цену за любимую женщину… Доченька, милая, ты знаешь, я желаю тебе счастья, это правда, правда…
